0
Помощники шерифа
Празднуй победу моё графоманское тщеславие! Выкладываю ещё один кусман. История ещё одного из персонажей. На этом всё. 
Точка. 
Ну, разве что... сильно попросите 
***
Подошва ботинка врезается в спину, и оставляет на изодранной камуфляжке куски липкой грязи, которые тут же медленно, нехотя опадают. Шансов сохранить равновесие со скованными руками у него нет, и Максим летит в жидкое месиво. Он едва успевает повернуться так, чтобы упасть не лицом, а на бок. «Вот что значит – не ударить в грязь лицом» – мелькает неуместный каламбур.
Конвоир с нескрываемой злобой в карих глазах наблюдает за тем, как он пытается встать и думает в эту минуту о том, что надо было пристрелить обоих заморышей. Хотя, какая разница? Всё равно и этому сейчас конец. И чеченец, и сам Максим это понимают. Так же, как и стоящий невдалеке афганец Башир, каким-то противоестественным напряжением разглядывающий соперника по предстоящей схватке. Исход которой, впрочем, уже ясен.
…Каким образом Башир попал в отряд Мелаева, Максим не знал. Неоткуда ему было знать, что случилось в далёком 1985 году, когда афганскому мальчишке едва исполнилось десять лет. Да, собственно, ничего особенного и не произошло. Таких случаев тогда было немало.
Шла непонятная война, которую одна из сторон цинично назвала «исполнением интернационального долга», а другая, почти с тем же лицемерием величала «освободительным движением». И на этой странной войне испуганные мальчишки в смешных кепках и панамах, подчиняясь своим хмурым и вечно чем-то озабоченным командирам, охотились за бандами одержимых неистовой верой головорезов. Хотя ещё вопрос, кто на кого охотился… Но для жителей тихого, отдалённого кишлака в провинции Джелалабада, где рос Башир, все эти тонкости, также как и геополитические предпосылки советского похода в ДРА были далеки, как луна, грустно смотрящая вниз, когда прохладная ночь обрушивается на истерзанные зноем скалы. А близкое оно ведь ближе некуда – под ногами. И всё что надо, земля давала. Много ли, мало – на то воля Аллаха.
Так было, пока в жаркий июньский полдень в селе не появился отряд усталых, замученных дальним переходом воинов. Некоторые из них, безвольно покачиваясь и понурив головы, почти спали в сёдлах. Другие, ещё имевшие силы, жалея и без того навьюченных лошадей, шли рядом, ведя животных под уздцы. Первым шёл мрачный и суровый командир. Башир, игравший в придорожной пыли напротив мазанки, с восторгом рассматривал этого воина, и думал, что, вырастя, станет таким же сильным и мужественным. Как отец, воюющий ныне под командованием Ахмад Шах Масуда.
– Салям Аллейкум! – приветствовал он командира отряда, однако тот даже не посмотрел в его сторону.
Но Башир успел заглянуть ему в глаза, и почему-то испугался. В тех глазах не было ничего, кроме стынущей ледяной пустоты. Те глаза запросто могли принадлежать покойнику, зачем-то ожившему и ведущему за собой отряд таких же восставших мертвецов.
На дальнем конце кишлака командир встретился со старейшиной, который ответил на его приветствие с подчеркнутой сдержанностью. Если не сказать, с отчужденностью. Старик Махмед всем своим видом показывал, что знает, с чем пожаловали гости и не ждёт от этого ничего хорошего.
Башир не слышал, о чём они говорили, и не догадывался, что через каких-то два часа это место превратиться в кромешный ад. Потому что не знал истины. А истина заключалась в том, что уже третьи сутки моджахедов преследовали «шурави». Советские солдаты, как их называли местные. И в этот раз не обычные желторотые пехотинцы, с которыми, несмотря на их численный перевес, ещё можно было бы вступить в бой. На хвосте сидел отряд выносливых и хорошо подготовленных бойцов ВДВ, имевших к тому же тяжёлую технику и поддержку с воздуха. Вертолёты доставляли провизию, боеприпасы и людское пополнение. В коротких, но ожесточённых стычках, возникавших, когда преследователи подходили слишком близко, уже полегла треть отряда. Но если не сделать привал, люди просто попадают и не смогут встать. Хвала Аллаху и американским друзьям, у них ещё были «стингеры» – в противном случае весь отряд уже бы перестреляли с воздуха, как беззащитных цыплят. Но, потеряв один вертолет, шурави решили, что всё же дешевле нагнать противника по земле. Что и делали с большим успехом.
Разговор, как понял Башир, наблюдавший за ним издалека, не задался. Командир что-то кричал и указывал в сторону, откуда пришёл его отряд. Старейшина мотал головой, холодно отвечал и обводил рукой глиняные хижины. В конце концов, командир махнул рукой и, видимо, оставшись при своём мнении, пошёл обратно. Старик поглядел вслед и, укоризненно помотав головой, заковылял в свой двор, опираясь на посох и ,согнувшись, кажется, сильнее обычного.
Первые выстрелы прозвучали спустя час. Тревогу поднял каким-то чудом не уснувший на посту часовой. Он первым увидел небольшую группу противника и открыл огонь. Шурави ввязываться в перестрелку не стали и поспешно ретировались. Но командир не обольщался, зная, что это была всего лишь разведка. Значит, скоро появятся остальные. И он, мысленно испросив у Аллаха благословения, принял решение, которое за последние дни принимал уже не раз…
Оставив полтора десятка заведомо обречённых воинов для прикрытия, отряд, на который было жалко смотреть, без всяких сборов ушёл из кишлака. И почти сразу после этого начался кошмар. Село обстреливали из «Града». Казалось, этот ужас не прекратится, пока кишлак не превратится в сплошные руины. Шум последнего разрыва ещё висел в воздухе, наполняя каждую клетку мозга какофоническим воем, а пыль не улеглась, застилая покрывалом обломки разрушенных домов, когда появились русские. Они искали уцелевших «духов», для которых и впрямь было бы лучше утратить плоть и стать бесформенными существами. Но они этого не могли и, понимая, что это их последний бой, отчаянно сопротивлялись. Стрельба то умолкала, то возобновлялась опять, перерастая из одиночных винтовочных хлопков в затяжной смертоносный стрекот пулемёта.
Башир и его мать Наджия зажались в самый угол хижины. Женщина судорожно обхватила черноволосую голову сына и, словно младенца, прижимала к груди. Будто пытаясь оградить его от страшной реальности, ломящейся сквозь тонкие глиняные стены вместе с грохотом выстрелов и разрывами гранат.
Когда, казалось, что всё закончилось, выстрелы послышались совсем близко. Один из моджахедов отстреливался, укрывшись за углом их домика. А потом, заменив магазин автомата, пригнувшись, перебежками бросился в следующий двор. Десантник, опьянённый бешеной дозой адреналина и охотничьим азартом, этого не видел. У него была другая версия, как выяснилось чуть позже – ошибочная.
Но, честное слово, товарищ майор, когда он выбил ногой дверь и швырнул внутрь «лимонку», то был уверен, что «дух» именно там! И кроме него там никого нет...
И комбат, отчитывавший бойца после того, как трупы всех пятнадцати душманов были сложены в ряд, а напротив лежали прикрытые брезентом трое своих, отвёл взгляд. В самом деле: война – есть война. Здесь всякое бывает. И такое тоже. Жаль, конечно, женщину и пацана, но… Куда большую горечь майор испытал бы, если бы под брезентом сейчас вместо троих лежали четверо, и среди них этот сержант с васильковыми глазами. В конце концов, он сам так его учил на занятиях по отработке боевых действий в «душманском городке», построенном из фанерных домиков-макетов…
А Башир помнил лишь, как распахнулась хлипкая дверь и в лучах солнца, ворвавшихся в сумрак хижины, что-то сверкнуло. Это «что-то» упало на земляной пол и Наджия, в глаза не видевшая гранаты Ф-1, но нутром почувствовав опасность, всем телом навалилась на сына. В секундной схватке материнский инстинкт одержал победу над инстинктом самосохранения. И оглушенный Башир, придавленный иссечённым осколками телом, остался жив. Он дёрнулся, когда на лицо посыпались куски глины, но не слышал звука очереди, прошедшей в пятнадцати сантиметрах над головой. А потом какая-то сила рывком стащила с него бездыханное тело. И Башир услышал полный неподдельного сожаления возглас на незнакомом языке:
– А-ах, *ля-а-а-а…
Присев на корточки, сержант хлопнул себя ладонью по лбу и с глухим стоном стянул на лицо выгоревший блекло-голубой берет. Наверное, прятал глаза. Но весь перепачканный горячей кровью матери Башир перед тем как провалиться во тьму, увидел их. И это предопределило его дальнейшую жизнь. Пусть даже окончательную истину он постиг много лет спустя. Но всё началось именно в тот день, когда он увидел глаза «своего» и «чужого», и с ужасом понял, что они ничем не отличаются. Башир не знал, чему больше расстроился шурави: тому, что упустил врага или тому, что случайно убил женщину и, как он думал – её сына? Однако даже искреннее раскаянье ничего не значило. Потому что его глаза светились тем же ледяным безразличием. И так же, как ушедший с остатками своего отряда воин в чалме, его противник, носивший обрамлённый золотистыми листиками знак дьявола, был мёртв. И отличались они друг от друга только тем, что служили разным хозяевам. Вернее, одному и тому же жестокому, требующему многочисленных жертвоприношений богу, но в разных ипостасях. Общей была и готовность слуг бездумно лить свою и чужую кровь. У каждого на то имелась своя причина, завернутая в оправдательную идею, но обоим, по большому счету, было плевать на смерть десятков таких бедных пуштунок, как мать Башира. Простых крестьян, чьи дома вдруг оказались в зоне боевых действий.
Башир искренне горевал, когда, спустя четыре года шурави покидали страну. К тому времени стрелять и закладывать фугасы на дорогах он умел не хуже взрослых. А враг уходил, и, казалось, теперь до конца жизни придётся мучаться, сжираемому огнём неутоленной мести. Но Аллах велик и всемогущ. Минуло десять лет, и он дал знать: время пришло – иди за Пяндж, и поквитайся с неверными...
И вот теперь – 15 ноября 1999 года Башир стоит на чужой земле и смотрит на того, кто тоже здесь чужой. С одной лишь разницей. Башир находится среди своих, исполняя свой священный джихад. А Максим – последний оставшийся в живых из четырёх пленников.
Ветераны
Ай да Кью у тебя! Да ты просто СуперграфоМэн! 
