#1111
Отправлено: 07 Сентябрь 2009 - 16:29:05
Бесконечные укусы превратили его жизнь в пытку. В магазине 7-11, одной из точек бакалейно-гастрономической сети, раскинутой почти по всей Калифорнии, он купил аэрозоли «Рейд» и «Черный флаг» и «Двор на замке». Сперва опрыскал дом, затем себя. «Двор на замке» подействовал лучше всего. В процессе теоретических поисков он выделил три стадии развития букашек. Во-первых, они были специально, с целью заражения занесены к нему теми, кого он называл «людьми-носителями». Последние не осознавали своей роли в распространении букашек. На этой стадии букашки не обладали челюстями, или мандибулами (он познакомился с этим словом в результате многонедельных академических изысканий – весьма необычное занятие для парня, работавшего в мастерской «Тормоза и покрышки» на смене тормозных колодок). Люди-носители, таким образом, не испытывали неприятных ощущений. У него появилась привычка сидеть в углу своей гостиной и с улыбкой наблюдать за входящими людьми-носителями, кишащими тлей в данной «некусательной» стадии.
– Ты чего скалишься, Джерри? – спрашивали они. А он просто улыбался.
На следующей стадии букашки отращивали крылья. Во всяком случае, появлялись какие-то функциональные отростки, позволяющие им роиться. Джерри старался не вдыхать их. Больше всего ему было жаль собаку, потому что букашки наверняка уже завелись у нее в легких. Очевидно, она тоже терпела адские мучения. Иногда он брал собаку под душ, стараясь отмыть и ее. Но душ не приносил облегчения. У Джерри сердце разрывалось от мук животного. Может быть, это было самое тяжелое – страдания бессловесной твари.
– Какого черта ты торчишь под душем с проклятой собакой? – спросил однажды его приятель Чарлз Фрек.
– Я должен извести тлей, – сказал Джерри, втирая в шерсть пса детский крем и тальк.
По всему дому валялись баллончики аэрозолей, бутылки талька и банки крема.
– Я не вижу никаких тлей, – заметил Чарлз.– Что такое тля?
– В конце концов она тебя прикончит, – мрачно буркнул Джерри, – Вот что такое тля. Ее полно в моих волосах, и на коже, и в легких. Боль невыносимая– мне, наверное, придется лечь в больницу.
– Как же это я их не вижу?
Джерри отпустил собаку, закутанную в полотенце, и встал на колени перед ворсистым ковриком.
– Сейчас покажу, – пообещал он.
Коврик кишел тлей; они повсюду скакали и прыгали – вверх-вниз, вверх-вниз, одни повыше, другие пониже. Джерри искал самую крупную особь, так как его гости почему-то с трудом могли их рассмотреть.
– Принеси мне бутылку или банку. Там, под раковиной. Потом я отволоку ее доктору, чтобы он взял их на анализ.
Чарлз Фрек принес банку из-под майонеза. Джерри продолжал поиски, и наконец ему попалась тля, подпрыгивающая по крайней мере на четыре фута, длиной в дюйм. Он поймал ее, бережно опустил в банку, завернул крышку и торжествующе спросил:
– Видишь?!
– У-У-У, – протянул Чарлз Фрек, широко раскрыв глаза.– Ну, здоровая...
[...]
– Я устал, – пожаловался Чарлз. – Две ночи и два дня я считал букашек. Считал и засовывал в банки. А когда мы готовы были сняться и отнести их доктору на анализ, там ничего не оказалось. Пустые банки, – Теперь он сам почувствовал свою дрожь, увидел, как тряслись руки на руле.– Ничего ни в одной. Никаких букашек, И тогда я понял, я понял, черт побери. До меня дошло, что Джерри испекся. Ошизел.
Филип Дик - Помутнение
#1112
Отправлено: 10 Сентябрь 2009 - 11:08:41
Все отмечали, что в сомнамбулическом состоянии я не просто полностью одевался, но был неизменно одет с подчеркнутой аккуратностью. Так называемое "бессознательное" (во всяком случае, данная его версия) не имеет ничего общего с хаосом, это скорее гипертрофия порядка. Через некоторое время я самостоятельно изобрел простой прием, избавивший меня от ночных хождений. Засыпая, я оставлял у изголовья кровати включенный радиоприемник, который негромко бормотал. Это периферийное струение внешних голосов гарантировало мне спокойный сон без приступов сомнамбулизма. Здесь играли свою роль, конечно же, трезвые и хорошо поставленные голоса радиодикторов, а также равномерное чередование женского и мужского голосов, создававшее своего рода звуковую мандалу, аудиальный инь -- ян, регулирующий метроном "утрясающего себя Дао".
Слушал я Би-би-си. После политической передачи "Глядя из Лондона" я затем неизменно прослушивал литературную программу. В те времена по Би-би-си каждый вечер читали "Колымские рассказы" Шаламова. Выслушав очередной "колымский рассказ", я спокойно засыпал. Это кажется странным. Описываемые в рассказах миры настолько чудовищны, что, казалось бы, должны были навевать мрачнейшие кошмары. На деле они гарантировали их отсутствие. В этих леденящих повествованиях запрятан был (для меня) сильнодействующий транквилизатор. Я засыпал, как бы "глядя из Лондона на Колыму", "из рая в ад", созерцая миры замерзания и истощения, миры нехватки еды и тепла. Эти тексты замораживали и согревали одновременно. Они создавали эффект ступора, оцепенения, который можно было -- как выяснилось -- использовать в качестве "медикаментозного фантазма" с усыпляющим действием.
Через много лет мне приснился сон, явно навеянный теми детскими "контрсомнамбулическими" прослушиваниями "Колымских рассказов". Он не был кошмаром (если иметь в виду эмоциональную окраску), но при пересказе будет выглядеть как кошмар. Я в лагере, где-то за полярным крутом. Ощущаю сильный холод и голод. Нас, зэков, сгоняют к какому-то месту, где находится лежбище мертвых, вмерзших в лед, тел. Видимо, здесь погибла большая группа заключенных. Их тела смерзлись теперь в один огромный брикет, в нечто, напоминающее твердый холодец. Пилами мы распиливаем этот "холодец" на равномерные, одинаковые кубы и, повинуясь приказу начальства, перетаскиваем их и аккуратно складываем, ставя друг на друга, в каких-то землянках. Почти падая от изнеможения, я тащу один из таких кубов. Он большой, тяжелый, дико холодный -- я еле-еле удерживаю его в руках. Однако сильнее всего чувство голода. Не выдержав, я впиваюсь в угол куба зубами. Там грязный лед, куски ватника. Без ужаса, почему-то даже без какого-либо чувства омерзения, я просыпаюсь, ощущая во рту "мыльный" вкус промерзшего мертвого человеческого мяса.
Другой сон на эту тему мне рассказал Юра Семенов. Ему приснилось, что он и его приятель Нехорошее заключают пари: кто быстрее съест труп. Юра съедает труп быстрее, он легко и без помех съедает труп целиком, начиная с ног, но, дойдя до кепки, останавливается. Кепку он съесть не может -- она осклизлая, грязная. Поэтому он проигрывает пари. Оба сна изображают событие омерзительное, но чувство отвращения в них отсутствует. Скорее всего, это отсутствие отвращения объясняется тем, что сновидение в данном случае изображает "минус-переживание". Поедание трупа происходит легко, потому что трупа нет. Здесь возникает возможность вкусить отсутствия -- это порождает облегчение. Такие сны, как ни странно, представляют собой вентиляционные отверстия. Они создаются по заказу пульсирующих "жабр души". В европейской традиции мышления, как известно, большим уважением пользуется "агон" -- форма атонального собеседования, в ходе которого текстуальные фигуры пытаются воссоздать не столько функции и ритмы здорового тела, озабоченного собственным Долголетием (как это часто практикуется на Востоке), сколько спазматическую экстремальность тела страдающего, существующего в пафосе своего Конца, своего Предела. Теология Предела здесь вообще играет важную роль. Истина предельна, а умирающий или находящийся в состоянии припадка радикален. Можно вспомнить Ницше, Арто, Батая и многих других. Можно вспомнить эпилептоидный "самодонос", экстатическую исповедальность, а также тонкие и плаксивые голоски регресса, которые иногда (под влиянием психоанализа) вводил в свои фильмы Хичкок.
Россия, как всегда, оказывается в этом отношении (как и во многих других отношениях) в традиционной щели между Востоком и Западом. "Агональная речь" здесь не просто звучит, она, можно сказать, льется рекой. Однако она, странным образом, каждый раз оказывается речью литературного персонажа, подставного лица. За этой речью стоят даже целые сонмы литературных персонажей, "литературные массы", сонмы подставных лиц, ликов, личик, личинок. Относительно этой квазиэкстатической речи можно сказать словами А. Монастырского: "Никакой аутентичности, зато сплошной аутизм". Коллективное тело, в отличие от тела индивидуального, не умирает, а следовательно, агония для него -- рутина, событие отнюдь не радикальное, не экстремальное, напротив -- обыденное. Достаточно вспомнить интенсивность речей персонажей Достоевского -- эта интенсивность достигает таких "высот и глубин", что в конце концов становится совершенно ясно, что за этими наслаивающимися друг на друга "пиками", "вспышками", "эксплозиями" располагается Покой, даже некоторая Инертность.
#1113
Отправлено: 25 Сентябрь 2009 - 00:33:48
Эдди Мерфи без купюр
#1114
Отправлено: 25 Сентябрь 2009 - 00:47:15
Diter (Sep 25 2009, 01:33 AM) писал:
Повод посмотреть, если еще не: http://www.stephenking.ru/forum/index.php?...st&p=118106.
#1115
#1116
Отправлено: 25 Сентябрь 2009 - 16:19:32
Diter (Sep 25 2009, 09:55 AM) писал:
#1118
Отправлено: 11 Октябрь 2009 - 17:57:12
A curse for he, and she, why care.
#1119
Отправлено: 12 Октябрь 2009 - 13:35:10
Дружба Макса с Карлосом казалась мне в то время удивительной: словно бы сдобный хлеб резали острым стальным лезвием. Я тогда еще не достиг возраста, когда мы понимаем, что в отношениях между людьми нельзя ничему удивляться. Теперь-то мне ясно, что в характере -Макса были черты, благоприятные для такой на вид странной дружбы: неистощимое добродушие, умерявшее духовный накал Карлоса, как вода умеряет жажду человека, долго блуждавшего в пустыне; сама его мягкость, позволявшая дружить с такими разными и непримиримыми людьми, как Карлос и Фернандо, и действовавшая как амортизатор, не допуская слишком резких сшибок. Вдобавок ни одному полицейскому не пришло бы в голову, что юноша вроде Макса мог поддерживать отношения с анархистами и налетчиками.
Это что касается Карлоса. Что ж до Фернандо, то я сперва заподозрил, а там и убедился, что у него-то мотив был куда более гнусный: мать Макса. Не помню, говорил ли я вам, что Фернандо питал особую слабость к совсем юным девушкам и к женщинам уже зрелым. Наделенный незаурядным даром притворства, он мог соблазнить и девчонку, которой нравится гулять с милым, взявшись за руки, и женщину с большим и обычно горьким опытом и знанием мужчин. Если верно, что самое подлинное лицо бывает у человека, когда он остается наедине с собою, то самое подлинное лицо Фернандо было жестокое и безжалостное, с чертами, будто высеченными резцом; однако, как лавочник, на которого свалилось горе, может (и должен) при появлении покупателя изобразить любезную гримасу, так и Фернандо был способен надевать личину с искуснейшей имитацией нежности, понимания, романтичной увлеченности или наивности, смотря по клиенту. Помогало ему в этом безграничное презрение к роду человеческому, особенно к женщинам, и, играя эту мрачную комедию, он не только удовлетворял свою похоть, но, кажется мне, находил также повод для презрения к себе самому. Он глумился над пошлыми теориями о женщинах, над банальными мнениями, вроде того, что женщина, дескать, существо романтичное и ее надо покорять при лунном свете или что с женщиной надо быть грубым, жестоким. Он считал, что есть женщины, для которых нужен букет цветов, другим надо дать пощечину, а третьим (иногда тем же самым, в зависимости от обстоятельств) – и то и другое. Но в конце концов он со всеми ними обходился безжалостно, порой бывал так груб, что зевал в момент кульминации полового акта.
У матери Макса, женщины лет сорока, еврейки, тип был совершенно славянский – черноволосой, смуглой славянки. Не знаю, была ли она красива, но уж точно обворожительна – никого не оставляли равнодушными ее жгучие глаза, словно бы пылавшие огнем страсти, и история ее жизни. Излишне говорить, что Макс ничем не напоминал мать: и внешность, и характер он унаследовал от отца.
Надя была очаровательна, и меня она, наверно, больше всего пленила своей историей. Мать ее была студенткой-медичкой в Санкт-Петербурге и вместе с Верой Фигнер участвовала в создании «Земли и Воли». Как многие другие студенты, оставила занятия, чтобы вести революционную пропаганду среди крестьян, и, когда царизм, после серии покушений, решил расправиться с их движением, в конце концов бежала за границу. В Цюрихе познакомилась с молодым революционером по фамилии Исаев, от их брака и родилась Надя. Детство и юность Нади прошли в скитаниях по разным странам Европы, пока семья не возвратилась в Швейцарию, где Надя вышла замуж за «вечного студента»-медика по фамилии Штейнберг. Вместе с мужем она приехала в Аргентину, здесь окончила медицинский факультет и, энергично трудясь, воспитывала сына и кормила всю семью.
Со слегка татарскими чертами лица, темными, прямыми волосами, разделенными посредине пробором и собранными на затылке в пучок, Надя как будто сбежала из какого-то русского фильма.
– Но все же откуда вы родом? – однажды решился я спросить.
– Мы родом из края погромов, – с улыбкой ответила она.
Эрнесто Сабато "О героях и могилах"
inter urinas et faeces nascimur
#1120
Отправлено: 07 Ноябрь 2009 - 23:36:42
Дэн Симмонс - Фотография класса за этот год
На длинной доске объявлений позади учительского стола она видела тридцать восемь фотографий класса, которые сама там развесила. Тридцать восемь лет. Тридцать восемь фотографий класса, все сделаны в этой школе. Начиная с тридцать второго года работы фотографии стали гораздо меньше по формату, потому что делались уже не студийными широкоформатными камерами. а "поляроидом", которым мисс Гейсс обзавелась, чтобы не прерывать традицию. Классы тоже стали меньше. На тридцать пятом году ее работы в четвертом классе было всего пять учеников. Сара Джей и Тодд были в том классе, живые, розовощекие, худые и испуганные, но здоровые. На тридцать шестом году живых детей не было... зато было целых семь учеников. На предпоследней фотографии запечатлено шестнадцать физиономий. В этом году, сегодня она наведет камеру, чтобы увековечить в одной рамке целых двадцать два ученика. "Нет, - подумала она, - двадцать три с этим новеньким".
Отредактировано: Diter, 07 Ноябрь 2009 - 23:43:24
#1121
Отправлено: 10 Ноябрь 2009 - 14:43:06
- Что за дерьмо!
- И, говоря по правде, я думаю, нам надо прекратить это всем вместе.
- Это не возможно!
- Простите. Ой, да ладно, это ведь... ну... это все влияет на моральный дух здесь.
- На прошлой неделе ты забрал кофеварку, теперь мы вынуждены ходить на кухню, чтоб налить чашку кофе. Теперь ты говоришь, что мы не можем онанировать в офисе! Ты не считаешься с нашими правами, Роджер.
- Тут множество положительных причин.
- Ну, и что это за причины?
- Одна из причин... в офисе вонь и беспорядок.
- О, да привыкни ты уже! Тоже мне!
- Насколько хорошо мы работаем? Насколько хорошо, когда мы можем дрочить, когда захотим?
- У каждого свои способы делать работу. Это - хорошая система, у нас это работает.
- Пожалуйста, не останавливай это.
- Я стал частью это команды не из-за оплаты или субсидий, а потому, что публичная мастурбация - здорово. Было удивительно принять в этом участие.
- Ты знал, каковы были правила, так что...
- Может, дело в том, что до этого я работал во Франции.
- А что дурного в мастурбации дома?
- Мы и дома это делаем, но нельзя же ограничиться чем то одним.
- Я хочу прекратить это.
- Чушь. Чушь, чушь, чушь.
- Простите. Но это - скрытое угнетение.
- Я не хотел бы раздувать из мухи слона.
- Когда мы онанируем, производительность улучшается, моральный дух растет. Все это знают. Помнишь, мы не дрочили неделю, в целях благотворительности?
- Помню.
- Ну, я, я, я...
- Наш бизнес... да он фактически развалился.
- Мне нравиться онанировать, как и другим, но не все такие. Питер, ты говорил что-то?
- Это большой сюрприз!
- Мне это не нравится.
- Надо было сказать.
- Я говорил. Я нахожу это очень...
- Если бы ты провел голосование здесь, думаю, ты бы обнаружил...
- Я нахожу это довольно смущающим. Иногда, как только я захожу и вижу лишь онанирующего Джеймса, и я думаю - это отвратительно.
- О, как это мило! Значит, онанирующим я выгляжу отвратительно?
- Нет, я не имел в виду... Ты знаешь, о чем я.
- Мне трудно понять, о чем ты говоришь.
- Питер пытается сказать, что...
- Если, если, если вы позволите мне...
- Я не желаю, чтоб меня, словно прокаженного, отсылали в отдельную комнатку, чтоб там подрочить. Я хочу делать это здесь.
- Это, в буквальном смысле, влияет на мою работу.
- Но ты ничего не говорил.
- Вот, у меня тут отчет от Александра.
- Посмотрите. И он весь...
- Это не моё.
- Это полный баланс за декабрь, понимаешь? И это - твоё.
- Так вот, мне снова придется звонить Александру и просить его "Можешь снова выслать факсом тот отчет?" Потому, что я не вижу баланс за
декабрь, из-за спермы Джеймса. Это возмутительно.
- Я беспокоюсь о том, что подумает проверяющий. Если он увидит, в каком состоянии офис - да вы сами посмотрите!
- Мы все уберем тут.
- Давай посмотрим отчеты за то время, когда мы не дрочили. И я покажу тебе, что в то время дела у нас были не очень.
- Я не хочу больше обсуждать это. Если есть возражения - жду их в письменном виде. Начиная с завтрашнего дня, никакого онанизма, ясно?
Big Train
#1122
Отправлено: 19 Ноябрь 2009 - 17:18:22
Мужик говорит по-английски:
– Понимаю, у вас сейчас драматические перемены… Это очень хорошо, что у вас тоже демократия и рыночные реформы. Шоковая терапия – это трудно, но все-таки это – шаг на пути к цивилизации, от этого никуда не уйти. Главное, что коммунизм сокрушен. Правда ведь?
– Ну, да. Наверно…
– Конечно, вам сейчас тяжело. Но скоро будет легче. Все страны проходят через это. Другой модели, кроме капитализма, нет. Все это поняли, и лучше было бы для вас, если бы вы поняли это раньше. Возьмите Чехословакию или Польшу – там реформы уже идут полным ходом. Но и у вас, в России, все будет нормально, я уверен. Вы уже можете покупать западные товары, и молодые люди, как ты, могут путешествовать в Европу. А потом ты приедешь домой и расскажешь про рыночную экономику и капитализм, и еще больше людей у вас там поймут, что от этого никуда не уйти.
Звонит радиотелефон. Мужик берет трубку, что-то быстро говорит по-немецки. Я не понимаю ничего, кроме «Русланд». Он выключает телефон, кладет трубку.
– Куда тебе в Берлине?
– Все равно. Главное – к метро.
– А кто у тебя здесь?
– Друзья.
За окном – пригород. Серые однообразные дома, яркие рекламные щиты.
Немец включает радио, щелкает кнопкой, переключая с одной станции на другую. Играет «Секс пистолз» – он оставляет эту музыку, довольно покачивает головой.
– Классная песня. Знаешь, кто поет?
– Знаю, «Секс пистолз».
– Что, в России тоже знают «Секс пистолз»? Не думал, не думал. А вообще – отлично. Группа моей молодости. Я ведь тоже был когда-то панком. С гребнем ходил. А теперь уже и волос-то не осталось. – Он проводит рукой по лысине, криво улыбается. – Классное было время. Шестнадцать лет. Анархия. Революция. Панк. Если в молодости не побеситься по-настоящему, будешь потом всю жизнь жалеть.
– А как же революция?
– Какая еще революция? Никто ни в какую революцию не верил. Даже английские панки, те, кто все это придумал. Панк – это значит напиться в жопу и потрахаться стоя, в зассанном подъезде. А революция – это так, фантазии.
владимр козлов "варшава"
inter urinas et faeces nascimur
#1123
Отправлено: 09 Декабрь 2009 - 22:21:00
- Лиет желает видеть одно из них у себя.
- Тогда вам нужно всего лишь пойти и забрать одно из них, - усмехнулся Хават.
- Мы забрали одно, - невозмутимо сказал Фримен - Мы спрятали его там, где Стилгар сможет изучить его для Лиета и где Лиет сможет увидеть его сам, если пожелает. Но я сомневаюсь, что он этого захочет: орудие не очень хорошее, его конструкция не годится для Арракиса.
- Вы... захватили орудие? - переспросил Хават, не веря своим ушам.
- Это была хорошая сеча. Мы потеряли только двоих, а выплеснули воду из сотни с лишком их воинов.
"При каждом орудии были сардаукары, - подумал Хават. - Этот безумный пустынник лишь между прочим упоминает о потере двоих в битве с сардаукарами!"
- Мы бы не потеряли и двоих, - продолжал Фримен, - если бы не те, другие, что воюют вместе с Харконненами. Среди них есть хорошие бойцы.
Один из людей Хавата подался вперед, впившись взглядом в сидевшего на корточках Фримена.
- Вы говорите о сардаукарах?
- Он говорит о сардаукарах, - ответил за него Хават.
- Сардаукары! - сказал Фримен, и в его голосе послышалось оживление. - Так вот оно что! Хорошая это была ночь. Сардаукары, говорите... А какой легион? Вы не знаете?
- Мы не знаем, - сказал Хават.
- Сардаукары, - повторил Фримен. - И все же на них была форма Харконненов. Разве это не странно?
- Император не желает, чтобы стало известно, что он борется с Великим домом, - сказал Хават.
- Но вот вы же знаете, что они сардаукары?
- Кто я такой? - с горечью проговорил Хават.
- Ты - Суфир Хават, - ответил Фримен, строго придерживаясь фактов. - Да и мы все равно узнали бы это со временем. Троих из них мы взяли в плен и отправили на допрос к людям Лиета.
С расстановкой выговаривая каждое слово, помощник Хавата недоверчиво переспросил:
- Вы... захватили в плен сардаукара?
- Только троих, - ответил Фримен. - Они здорово дерутся.
"Если бы только мы успели в свое время заключить союз с этими Фрименами! - подумал Хават, и эта мысль наполнила его горьким сожалением. - Если бы мы успели обучить их и вооружить! Великая Мать, какую бы я сейчас имел силу!"
Ф. Херберт - Дюна
Отредактировано: Diter, 10 Декабрь 2009 - 16:49:12
#1124
Отправлено: 11 Декабрь 2009 - 14:32:52
Принцесса Ирулэн - "В доме моего отца"
#1125
Отправлено: 13 Декабрь 2009 - 11:20:07
Bill O’Neal - Gunfighter
12 апреля 1894 г. Миллер стоял и беседовал со знакомым у отеля в Пекосе. Проходивший мимо Фрейзер без предупреждения начал стрелять. Первая пуля попала в правую руку, но Миллер вытащил пистолет левой и стал отстреливаться, но попал лишь в случайного прохожего. Фрейзер выпустил еще несколько пуль в грудь Джима, который рухнул на землю. Фрейзер уехал, но через некоторое время с удивлением узнал, что его враг выжил. 26 декабря Фрейзер снова проезжал через Пекос. Когда он выходил из кузницы, то столкнулся с Миллером. Бад незамедлительно выхватил револьвер и выстрелил. Первые две пули попали Миллеру в правую руку и левую ногу. Но Джим снова стал стрелять в ответ левой рукой. Фрейзер всадил еще две пули ему в грудь, но увидев, что враг не падает, бросился бежать. В последствии он узнал, что Миллер часто носил под одеждой стальной нагрудник. Был он на нем и в этих случаях. 14 сентября 1896 г. Миллер зашел в салун городка Toyah, Техас. Фрейзер сидя за столом играл в карты с тремя друзьями. Не говоря ни слова Миллер выстрелом из винчестера снес своему врагу полчерепа.
Отредактировано: Diter, 13 Декабрь 2009 - 11:32:43