Сидя за деревянным столом в кабинете командующего, трудно даже приблизительно определить возраст этого здания. Тридцать лет? Семьдесят? Интерьер вроде как в фильмах сороковых годов. Но ведь это может быть только бутафорией, как и все здесь. Мне не известно, для чего на самом деле нужен это командный пункт. Я хочу сказать, что лучший способ скрыть назначение чего-либо – это замаскировать его под что-то, что в свою очередь тоже является секретным. Изобразить старый командный пункт авиации, скрыв тем самым, что место это на самом деле было чем-то другим.
По поводу этого старого здания у меня нет никаких достоверных сведений, кроме голословных рассказов служивших здесь. Никакой информации. Эта точка не показана даже на картах Генштаба. И даже если вы «погуляете» с помощью Google Earth по окрестностям Химок, вы ничего не увидите. Ничего, что вижу я. Конечно, местные жители не могут не замечать причудливых антенн, растянутых на высоком берегу Сходни, но я никогда не замечал какого-либо любопытсва со стороны местных. Приезжали, правда, пару раз какие-то непонятные типы, для которых мы фотографировали внутренности Восьмигранника и бункера. Не бесплатно, конечно.
Кода я попал туда, ничего примечательного я не заметил. Какой-то желтый дом, со стеклянной комнатой наверху. Мачта сотовой связи. Собаки. Хоспис через забор. Самая странная казарма, которую я видел. Нарочито неуставная форма одежды. Конечно, после Шаталовской учебки точка эта казалась раем на земле. Куркино, север Москвы. Все под боком. О такой службе можно только мечтать. Нет, мне действительно повезло, что я попал туда. Не повезло мне в одном: я познакомился с Океаном. Он так и остался в моей душе неразгаданной тайной, вопросом, на который мне никогда не получить ответ.
Раньше здесь был командный пункт авиации… ну, или ПВО. Вся проблема в этом самом «ну». Потому что командный пункт – это Версия, пусть и официальная. Да, здесь был командный пункт, я не отрицаю. Просто много всяких «но», о которых я еще расскажу. Командный пункт был в семидесятых. А до этого? НИКТО НЕ ЗНАЕТ. Смутно известно только, что это место было когда-то дачей, купленой Сталином для своего сына Василия. В те времена здесь еще ничего не было – только крошечная деревушка Куркино, и дивной красоты природа. Москва бы на самом-самом горизонте.
Сын Василий, как известно, стал генерал-майором авиации. По расхожим слухам известно, что именно из Восьмигранника он заводил самолеты на Парад Победы. Да, красивая история… есть только одна загвоздка – Васька стал генералом уже после войны, в конце сороковых. Потом Сталин умер, Ваську сослали… но это уже другая история. Наша же история в том, что Ваську сослали, а Восьмигранник остался. Восьмигранником его прозвали за форму той самой комнаты со стеклянными стенами наверху. Название придумал не я, и оно не прижилось – к тому моменту, когда летом 2007 мы с Деном, фактически, остались на точке вдвоем, мы уже называли его Передающим.
Командный пункт, когда он еще работал, имел позывной «Океан». Сейчас позывной передан другому более важному объекту, о котором немного попозже. Точка же теперь скромно именуется «ПДРЦ Куркино». Может, она и была какое-то время Передающим, но теперь Передающий – в Полушкино, а точку 83-й ОПС держит для не совсем понятно каких целей.
Поначалу на восьмигранник я особого внимания не обращал (потому что не знал о нем, вернее о том, что в нем). Меня больше занимал бункер, образующий в этом месте берег Сходни. В него было три входа: два «смотрели» друг на друга, и отстояли метров на двести. Третий был посередине. Я в начале подумал, что это три отдельных бомбоубежища, но впоследствии сам же понял, что это не так. Бункер не был закрыт, но и возможности зайти в него небыло – света в нем нет, а незаметно вйти из казармы с фонарем я бы не смог. Был, конечно, вариант – пойти туда ночью, когда я дневальный. Но представьте себе – пойти глухой ночью в старый военный бункер. Жутковато, надо признать.
Так что первое время я держался на расстоянии, смотрел на него со стороны. Я прослужил на точке примерно месяц когда мне пришло в голову просто нарисовать этот бункер «сверху», может быть, при такой перспективе глаз увидит что-то, чего не замечает с земли. И знаете, это сработало.
Меня озарило, еще когда я ходил и измерял его шагами. Бункер слева, и вход в него. Бункер справа, и вход в него. Посередине вроде бы бункера нет, но вход есть. Я стоял и тупо переводил взгляд с одного входа на другой, мучаясь чувством, похожим на то, как я иногда никак не могу вспомнить нужное слово, хотя то вертится на языке. И, наконец, я «родил». Это два бункера, соединяющихся коридором, и средний вход находится как раз в середине этого коридора! Эврика! Меня тут же охватило нетерпение: нужно спуститься вниз и проверить. Как раз в эту ночь я оставался дневальным.
Сверху этот бункер представляет собой два пологих холма с двумя пальцами-воздухозаборниками на каждом. Входы в них закрывались деревянными дверями с решетками. Летом входы открывали для вентиляции, и каждый раз, проходя мимо одного из них, ты чувствовал холодный, сырой запах подвала. Но не такой, какой вы можете почувствовать, спустившись в подвал жилого дома – так запах уютный, почти приятный. Плюс в подвалах домов тепло. В нашем же бункере пахло сырой холодной землей, ржавчиной и временем. Годами не нарушаемой темнотой. Позже, на следующую весню, мы весь его обвешали лампочками, осветили каждый его закуток, а пока же он стоял темный и таинственный.
Прапорщик наш если приезжал ночью, то в пол-третьего. Мог приехать раньше, но позже – никогда. Выждав для верность до трех часов, я взял форарь и вышел. Фонарь был большой, на аккумуляторе и светил, без преувеличения, на километр. Настоящий прожектор. Выйдя на ближний бункер, можно было осветить им каждый уголок нижней стороны точки. Послышались приближающиеся цокающие звуки, и из-за угла казармы выбежал Пендаль, наш любимый пес. Он был крупной собакой, помесью немецкой овчарки с непонятно кем. Глаза у него были уже, чем у овчарки, и я называл его «китайской овчаркой».
Погладив Грея, так его звали на самом деле, я направился ко входу в ближний бункер. Потом, когда я уже вышел из бункера, у меня возник вопрос, который следовало задать перед тек, как лезть по землю: а что, если фонарь погаснет, когда я буду в середине бункера? Даже представлять не хочу. Нет, я и так выйду, наощупь, но я тронусь умом, пока буду пробираться по темным коридорам, ведя рукой по шершавой стене, а облупившаяся краска будет сыпаться из-под моей руки на пол с тихим шуршанием. К моему несчастью, я постоянный читатель Стивена Кинга, да еще с чрезвычайно живым воображением, и подобного «приключения» мог и не пережить.
Грей шел рядом, тыкая в мою руку мокрым носом, но когда я подошел ко входу, он развернулся и поплелся к вольерам. Лушка, красивая сибирская лайка, проснулась и с интересом за мной наблюдала. В соседнем вольере заблестели глаза – это Марго. Наши собаки. Недремлющая стража. Ладно, собаки собаками, а мне надо в бункер. Не стану скрывать, что очень хотелось бросить все и вернуться в казарму, попить чаю с (какой деликатес!) пряниками. Темный вход в бункер уже не напрягал, а пугал до чертиков. Но что будет завтра? Завтра я буду страдать, что не спустился и не узнал, что внутри. Да и прапорщик мог приехать в любую минуту. Так что вперед. Я посмотрел еще наз на ослепительно-яркий фонарь над входом в казарму и шагнул в черноту, одновременно включая фонарик.
Отредактировано: Kingofil, 05 Ноябрь 2008 - 17:04:39