Новое интервью
#1
Отправлено: 12 Апрель 2011 - 22:48:59
A curse for he, and she, why care.
#2
Отправлено: 19 Апрель 2011 - 05:37:59
В майском номере "Атлантика" выходит рассказ Стивена Кинга "Герман Вук все еще жив". У рассказа необычная предыстория. В рамках проекта "Черновые наброски" Джеймс Паркер, корреспондент "Атлантика", беседовал с Кингом о том, как рассказ появился на свет, о творческом процессе Кинга, о состоянии жанра короткого рассказа на сегодняшний день, а также сравнительных достоинствах использования Black Sabbath и Judas Priest как музыкального фона. Разговор состоялся 1 апреля.
Джеймс Паркер: Вы не против приоткрыть для наших читателей завесу, как появился рассказ "Герман Вук все еще жив"?
Стивен Кинг: Каждый год мы с моим сыном Оуэном держим пари во время чемпионата NCCA* "Мартовское безумие". В прошлом году ставка была такая: проигравший должен написать рассказ с названием, которое укажет победитель. И я проиграл. Хотя на самом деле я выиграл, потому что получился этот рассказ, который мне действительно нравится. Он выбрал для моего рассказа заголовок "Герман Вук все еще жив", так как недавно прочел где-то, что парень и правда все еще жив и все еще пишет, хотя ему уже 95 или 96 лет.
И я поразмышлял над этим некоторое время - поверьте, хорошенько поразмышлял. Чемпионат закончился к первому апреля того года, а я прокручивал все это в голове вплоть до июля. Итак, на протяжении примерно четырех месяцев я думал: "Что же мне написать? Что же мне написать?". Обычно у тебя возникает идея, и ты пишешь рассказ - ты не придумываешь заголовок заранее и не подгоняешь рассказ под него. А тут все получалось как бы задом наперед. Моей первой мыслью было написать о парне в психиатрической клинике, который верил, что силой мысли поддерживает жизнь в некоторых писателях. Это был бы довольно забавный рассказ, и существовал бы список писателей, от которых он устал и кому позволил умереть.
ДП: Ха!
СК: Например, Сэлинджер. Когда он, наконец, приходит к выводу, что Сэлинджер уже никогда не опубликует новую книгу, это выглядит примерно так: "А, к чёрту! Ну его!" Вобщем, такая у меня была идея, а затем однажды произошла ужасная мотоциклетная авария, в миле от нашего дома, и женщина умерла через два дня. Вы знаете, как это бывает - стали появляться кресты, и цветы, и все такое. И я начал об этом думать, и вот что за рассказ в итоге получился.
ДП: Боязно говорить такое Стивену Кингу, но это очень "кинговская" ситуация, не так ли? То есть, пари, и случайное название, - если бы вы написали рассказ о том, что это произошло с писателем, созданный им рассказ приобрел бы некую пророческую силу, аукнулся бы ему, тем или иным образом. Как вы считаете?
СК: Неплохая идея. Очень даже неплохая. Мне нравится.
ДП: Ну, вы уже писали такие книги, да?
СК: Да, я писал кое-что похожее, собственно, подумываю кое-о-чем похожем прямо сейчас. Не хочу раскрывать карты раньше времени. На самом деле, у этой темы большой потенциал, ты получаешь шанс расширить границы и создать что-нибудь новое. Так что мне нравится. Оказалось, действительно произошел несчастный случай на День Матери, в Мэне, семь лет назад, погибло несколько человек, в основном дети. Вы знаете как это бывает, когда ты пишешь историю, или когда приходит на ум идея, самые разные элементы словно сливаются воедино. В этом настоящая магия работы.
ДП: Такая восприимчивость, готовность к совпадениям, и к этим тычкам и толчкам, которые устремляются из реальности в ваше воображение, - это навык, который вы развиваете? Или это нечто, имеющее различную интенсивность в разные промежутки времени? То есть, как это работает?
СК: Не думаю, что это можно форсировать. Я думаю, иногда у вас есть определенный... Ну, на этот раз у меня была работа, которую надо выполнить. Мы заключили пари, и я хотел рассчитаться, это дело чести. Вероятно, мое подсознание выискивало, за что бы зацепиться. В начале карьеры такие вещи почти всегда происходят случайно, но чем больше ты пишешь, тем становишься тренированнее - лучше распозанаешь незаметные сигналы. Я приведу вам пример. На другой день я вышел к почтовому ящику в конце дороги, и там был флаер - одна из тех акций, когда вам дают купон и вы получаете скидку в доллар на жидкость для полоскания рта, или на косметику, или на что бы там ни было, - а на обратной стороне напечатаны фотографии детей, потерянных детей. И надпись: "Вы меня видели?" Просто листовка - вы берете ее, и особо не рассматриваете. Но я смотрел на нее по пути от почтового ящика и думал: "А что если бы был парень, который получил такую штуку, и одна из фотографий начала говорить с ним, и сказала: "Я был убит, и я похоронен тут, или там, в гравийном карьере, или засунут в дренажную трубу..."? И я думал: "Хм, а такой парень, который может находить тела, попал бы под подозрение полиции. Здесь прячется целая история."
ДП: Да, да!
СК: Примерно так оно и работает.
ДП: А идеи, или намеки, все еще поступают в том же темпе?
СК: Нет. Не думаю. И в некотором роде это облегчение.
ДП: Я как раз собирался спросить об этом.
СК: В прежние дни казалось, что идеи набились, как пассажиры в лифт. И моя голова порой бывала очень шумным местом. А ещё... ну скажем, вы работаете над чем-то, и все идет отлично - и тут возникают две или три идеи, и они вопят: "Ты должен написать об этом! Напиши об этом!" То же самое, как быть женатым - и вдруг в твоей жизни появляется множество прекрасных женщин. Ты должен хранить верность вещи, над которой работаешь. Но это может причинять серьёзное неудобство.
ДП: Так вы сохраняете их в другом файле, или?...
СК: Нет. Я никогда не записываю идеи. Записывая их, ты просто делаешь бессмертным то, что должно уйти. Если это плохие идеи, они уйдут сами.
ДП: То есть кошмар писателя, восклицающего: "О, у меня была великолепная идея, но я ее забыл!" - вам он неведом?
СК: Нет. Потому что это была не великолепная идея. Если ты не можешь ее вспомнить, это была ужасная идея.
ДП: Хорошо, давайте перейдем к самому рассказу, который я сегодня прочитал. Это настолько бронебойная вещь - она не могла быть ничем, кроме рассказа, верно?
СК: Да, думаю, эта идея - только для короткого рассказа. Несчастный случай с мотоциклом навел меня на мысли о том чудовищном столкновении на День Матери - те две женщины, они ехали вглубь штата, с целым выводком детей, было восемь или девять смертельных исходов, и фургон шел со скоростью свыше ста миль в час, никто не знает, почему. Так что же? Они спорили? Может, говорили по сотовому? Алкоголь в крови обнаружен не был. Я думаю, иногда мы пишем истории, чтобы разобраться, выяснить для себя, что же произошло.
ДП: Помимо прочего, вам явно нравится смешивать, а в данном случае - даже сталкивать различные категории жизненного опыта.
СК: Слои общества.
ДП: Правильно. Я хочу сказать, с одной стороны - двое поэтов, оба прожили богатую, насыщенную жизнь, пусть даже сейчас они слегка ослабели, а с другой - эти забитые женщины...
СК: Вот что я хотел показать: есть два человека, два интеллектуала, которые сделали карьеру на том, что использовали возможности языка, чтобы возвеличить человеческий опыт. На мой взгляд, это и делает поэзия. Берет обычную жизнь, берет вещи, которые все мы видим, и сгущает их в прекрасную жемчужину. Если те, кто занимается этим, действительно хороши, выходит именно так. Когда это делают Филипы Ларкины или Джеймсы Дики, мы получаем нечто более яркое и интенсивное, убеждающее нас, что реальность прекраснее, удивительнее и таинственнее, чем мы могли бы когда-либо вообразить. Вот почему мы нуждаемся в поэзии. И есть две женщины, чьё существование - абсолютная противоположность поэзии. Живущие за чертой, ниже радара, такой безнадежной жизнью. И, мне кажется, когда они посмотрели друг на друга и приняли молчаливое решение со всем покончить, не только за себя, но и за своих детей, которых ожидает точно такая же жизнь, - это можно сравнить с поэтическим прозрением. Тот момент. Их смерти - в некоем роде поэма. Ужасная поэма, ужасное решение - никто и не говорит, что их суицид - это правильный поступок, но, если вы прочитали рассказ и откликнулись на него, вы, возможно, скажете: "Пожалуй, в тот момент это был для них единственный выход..."
ДП: Хочу сказать, на что я откликнулся. При чтении двух последних абзацев у меня слёзы на глаза наворачивались, но я осознал, что, как ни странно, не смерти вызвали у меня такую реакцию, а мужество старого поэта, бродящего рядом.
СК: О да. Я люблю это место... я подумал тогда: Итак, это поэты. А поэты, на мой взгляд, - и, полагаю, на взгляд большинства людей, - говорят на языке Бога. Он лучше, прекраснее, это язык более высокого уровня, чем тот, на котором обычные люди говорят в повседневной жизни, на котором эти женщины и их дети говорят в повседневной жизни. И вот тут старая леди-поэт поворачивается и говорит: "Это что же такое, вашу мать?" Потому что это единственное, что можно сказать. Поэзия здесь бессильна. Так что выходит не слишком-то весело. Женщина фактически говорит: "Не существует языка, чтобы описать, насколько это ужасно."
ДП: Но с другой стороны, поэты все же присутствуют на сцене. То есть, они свидетели всего этого...
СК: Правильно.
ДП: Я пытаюсь сказать, у меня создалось ощущение - на тот момент слов не было, но потом, возможно...
СК: Я не слишком хорош в анализе собственной работы, но я бы сказал, вероятно, это событие никто из них никогда не опишет в своей поэзии, потому что оно вне поэзии. Чуть ли не уничтожает поэзию. Но, думаю, это жестоко - подвергать короткие рассказы чрезмерному анализу. Они не выдержат натиск.
ДП: Не знаю. Мне кажется, уж если вы врезаетесь в читателя с такой силой, пусть обдумывает и перерабатывает всё это, сколько захочет, так?
СК: Да, но когда произведение действует на меня, оно сперва срабатывает на эмоциональном уровне, и только потом - на интеллектуальном. Поскольку вы говорите, что на глаза навернулись слезы, даже если это - метафорические слезы...
ДП: Вовсе нет. Это были натуральные слезы.
СК: О...
ДП: Я слегка всхлипывал.
СК: (смеется) Это хорошо. Ладно, Джеймс, это была выдуманная история.
ДП: У Мартина Эмиса есть слова о том, что писатель умирает дважды - сначала талант, затем тело, как-то так. Ваш рассказ, похоже, это отрицает - Герман Вук все еще пишет!
СК: Несомненно. И потому поэты в рассказе - старые, я хотел иметь возможность сказать: Да, они знавали молодость и веселье...
ДП: Вот это мне действительно нравится. Факт, что он был широкоплечим детиной, обожаю эту деталь.
СК: Как те битники, выходцы из Сан-Франциско, мне так захотелось. И еще идея уходящего времени, теперь он костлявый старик, а у нее были все эти любовники. Но соль в том, что они до сих пор работают, Герман Вук до сих пор работает. Знаете, я очень четко помню, как лет 10 или 12 назад я оказался у книжного магазина в своем родном мэнском городке, и я зашел внутрь, и там, на стелаже с новинками, была эта книга, "Hole in Texas" Германа Вука, и я был просто... я был сражен, Джеймс! Я подумал про себя: "Какой герой! Он все еще работает!"
ДП: Перейдем к более общим вопросам. У вас сохранился такой же пессимистический настрой насчет коротких рассказов, как в том эссе для "Нью-Йорк Таймс"?
СК: Ну...
ДП: Или тогда вы были, скажем, не в настроении?
СК: Ну, не то чтобы не в настроении. Вопрос в том, кто их читает. А я могу посмотреть на чтение коротких рассказов в перспективе, возвращаясь в то время, когда мне было 8 или 9 лет. Тогда журналы были повсюду. Было так много журналов, печатающих короткие рассказы, что за ними никто не поспел бы. Они были как один огромный рот, вопящий: "Накорми меня! Накорми меня!" Одни только дешевые бульварные издания, по 15-20 центов, печатали порядка 400 рассказов в месяц, а еще был так называемый "глянец" - "Cosmopolitan", "American Mercury". Все эти журналы публиковали короткие рассказы. Затем поток начал пересыхать. Теперь можно в буквальном смысле по пальцам пересчитать журналы, исключая малотиражные, которые печатают рассказы. А мне всегда хотелось писать для широкой аудитории. Думаю, это вполне достойное желание, а еще я думаю, что вполне достойно говорить: "У меня есть кое-что, что увидит только малая часть аудитории". Также есть небольшие журналы, которые печатают этот жанр - но большинство людей, читающих их, делают это только для того, чтобы выяснить, что именно они печатают, и затем опубликовать свои собственные рассказы.
ДП: Верно.
СК: Ну, так бывает не всегда. Вы не видели людей в самолете, с журналами, раскрытыми на 7-й части нового Нормана Мэйлера. Он, конечно, уже умер, но вы понимаете, что я имею в виду. И все эти электронные книги и компьютеры слегка мутят воду и мешают разглядеть тот факт, что люди попросту не читают короткие рассказы. А стоит вам отвыкнуть от этого, и вы теряете хватку, теряете способность присесть на 45 минут с небольшим рассказом и немного развлечься.
ДП: Словить кайф.
СК: Словить кайф! Великолепно.
ДП: Довольно странно - если вдуматься, несмотря на ускоренный темп жизни, о котором сейчас столько твердят, ухудшение концентрации внимания и т.п., люди предпочитают вгрызаться в 400-страничный талмуд, но не станут утруждать себя коротким рассказом...
СК: И немалая часть этих 400-страничников - одноразовые по своей сути. Когда я вижу книги какого-нибудь популярного писателя саспенса, я думаю: "Фактически, это книги для людей, которые вообще не хотят читать." Они как бы проходят систему насквозь. Словно фаст-фуд, который садится на скорый поезд и мчит от твоего рта прямиком к кишкам, ни разу не остановившись, чтобы напитать хоть какую-то часть тебя. Не хочу называть имен, но кто знает, тот понимает.
ДП: Вы еще слушаете музыку, когда пишете?
СК: Я слушаю музыку, когда редактирую написанное. Когда сочиняю - нет, больше не слушаю. Не могу. Утратил способность работать в таком мультизадачном режиме!
ДП: Обычно это была "Металлика", так?
СК: "Металлика", "Антракс". Я и сейчас слушаю этих ребят. Еще мне нравится группа под названием "Living Things". Очень громкая группа. Никогда особо не интересовался Оззи.
ДП: Я просто одержим "Black Sabbath".
СК: Нет-нет. Это не для меня. "Я ЖЕЛЕЗНЫЙ ЧЕЛОВЕК!"
ДП: Не работает?
СК: Нет. А вот "Judas Priest"...
ДП: Обожаю "Judas Priest".
СК: Слышали когда-нибудь их кавер на "Diamonds and Rust?"
ДП: Да. И мне ужасно нравится. А теперь скажите: с учетом вашей зрелости и опыта,...
СК: (смеется) Я не чувствую себя слишком уж зрелым.
ДП: ...какая часть творческого процесса у вас самая любимая?
СК: Вроде бы все спокойно, когда ты усаживаешься за работу, а день действительно хорош, и тут происходит нечто, чего ты не ожидал, и ты просто срываешься, просто ныряешь в материал с головой - я люблю, когда такое случается.
ДП: Как часто это происходит?
СК: Я "иду в отрыв" не так часто, как раньше. Но достаточно часто, чтобы ты сразу узнавал это, когда оно приходит. В новой книге, "11/22/63", я писал о школьном варьете-шоу, и тут меня понесло. Было здорово. Просто потрясающе.
ДП: Каково это - ощущать ненаписанную книгу у себя в мозгу?
СК: Я никогда не начинаю книгу, которую рассчитываю закончить. Мне всегда кажется, что это слишком огромная работа для такого малыша, как я. Томас Вильямс - вы знакомы с какими-нибудь его книгами?
ДП: Нет.
СК: Он был замечательным, замечательным писателем. Он написал "Волосы Гарольда Ру", одну из моих любимых книг, о писателе по имени Аарон Бенхэм. Бенхэм говорит, что когда он принимается писать книгу, это то же самое, что сидеть в темноте у крошечного костерка. И кто-нибудь приходит, и они остаются у костерка, чтобы согреться. Затем приходят еще люди, все больше и больше. Это герои твоей книги, а огонь - это вдохновение. И они подбрасывают дров в костер, и он разростается, становится огромным. И наконец выгорает, потому что книга закончена. Именно это я всегда и чувствовал. Когда ты начинаешь, то все такое холодное, задача кажется невыполнимой. Но затем герои начинают чуть-чуть оживать, или история делает неожиданный поворот... Со мной такое случается постоянно, потому что я не составляю план, есть только некое туманное представление. И поэтому ты чувствуешь, будто не столько делаешь что-то, сколько находишь. Это так увлекательно. Волнующе.
ДП: А как вы поддерживаете в себе энергию?
СК: Не знаю. Ем трижды в день и сплю по восемь часов ночью. Много читаю. Я все еще влюблен в то, чем занимаюсь, в саму идею выдумывания, так что часы, когда я пишу, - это по-настоящему счастливые часы.
ДП: Ну что ж, похоже, вопросы у меня закончились.
СК: Я в восторге, что "Атлантик" опубликует мой рассказ. Это мечта, потому что я помню, как посылал рассказы в "Атлантик", будучи тинейджером, и затем в двадцать лет, и всегда получал уведомления об отказе. Так что это - как взятая высота. Это замечательно.
_________________________________________________________
*NCCA - Национальная студенческая спортивная ассоциация
Отредактировано: Sondra, 19 Апрель 2011 - 06:12:13
Задумчиво сплетая пальцы ног
#3
Отправлено: 20 Апрель 2011 - 05:17:02
#4
Отправлено: 20 Апрель 2011 - 07:10:05
#5
Отправлено: 20 Апрель 2011 - 08:29:40
Задумчиво сплетая пальцы ног
#6
Отправлено: 20 Апрель 2011 - 08:33:44
#7
Отправлено: 20 Апрель 2011 - 21:21:44
Небольшая заметка. Фраза "the other day" - это не "на другой день", а "недавно", или даже "вчера".
#9
Отправлено: 22 Апрель 2011 - 13:59:51
А разве рассказ уже где-то появился? Он же вроде только в майском номере выходит...
#10
Отправлено: 22 Апрель 2011 - 15:56:24
#12
Отправлено: 10 Июнь 2011 - 16:25:35
#15
Отправлено: 14 Сентябрь 2014 - 11:12:56
Cтивен Кинг о литературной девственности, важности говорить правду и обучении детей письму
Отредактировано: Мортен, 14 Сентябрь 2014 - 11:13:08
своих собственных мыслей.
Тибетская Книга Мёртвых