ПРОДОЛЖЕНИЕ
И умудрилась ведь не растерять сочувствия к другим людям, не сумела стать жесткой и безразличной. В издательстве она зарабатывает жалкие копейки, сочиняя письма с отказами для новых авторов. Сама полупризнанный поэт, так и не сумевший издать свою книгу, Анна не может отделаться сухими шаблонными текстами, как делают другие; нет, бессонными ночами она создаёт «произведения искусства разового потребления», усматривая за каждой рукописью живого человека. Она помогает на улицах прохожим, радуюсь, что одним спасенным человечком на свете стало больше, но подчас вынуждена быть жесткой к собственным детям. И проклинает их, бывало, и на порог не пускает, но вовсе не от ненависти.
В душе-то ее находится место для огромной, безбрежной любви к детям и внукам. «Я плотски люблю его (Тимошу), страстно»- признается она. Сердце ее – сгусток безграничной нежности и … боли. Боли за родных ей существ, которых она хочет уберечь от страдания, но не может. Часто она отказывает им в помощи не от безразличия, а от невозможности что либо изменить. Злобу в ней вызывает именно бессилие перед жестоким миром, беспомощность перед бытовыми обстоятельствами.
«
Я, голодая перед приездом из колонии моего единственного любимого сына, экономя на всем, кипятила себе воду в кастрюле, пустую чистую воду, и ела чай с хлебом на ужин, завтрак и обед, тюремную еду. Раз он там так, я здесь тоже так».
Вечное материнское самопожертвование. Не столько даже отказ от еды, она слишком привыкла обходиться без нее (в нынешние времена она «полнеет от стакана чая»), а духовное изматывание себя – бесконечная растрата физических и моральных сил, горькие мысли и отчаянные попытки выжить не только самой, но и вытащить из пучины детей, оградить от бед.
А вот детки ее, не способные сами расплачиваться за свои ошибки, постоянно пытающиеся взвалить на плечи матери очередную тяжелую ношу, вызывают во мне очень противоречивые чувства.
Постоянное материнское самопожертвование они всегда воспринимали как должное.
Андрей, не сумевший оправиться после тюрьмы, шантажирующий своих дружков тем, что один отсидел за них всех, неустанно трясущий деньги с матери, и без того голодающей. Несостоявшаяся личность, человек, раздавленный обстоятельствами, который не может найти в себе силы и желание жить дальше. Он просто ни к чему не стремится, предпочитает плыть по течению и перебиваться случайными подачками, запивая свою неудавшуюся жизнь горьким зельем. Он любит вызывать у других сочувствие, но вот жалеет ли он мать, заставляя ее взваливать на свой горб сыновью тяжкую судьбу и неприятности? Да, скорее всего он прекрасно понимает свою несостоятельность и чувствует вину перед матерью, но, видимо, ему удобнее об этом «забывать».
Алена же тяжело переживает:
«Господи, какая грязь, в какую грязь я окунулась, Господи, прости меня. Я низко пала». Зачем? Ищет любви и идеала, которые, она надеется, защитят от убогости ее существования… Искания ее заканчиваются случайными непродолжительными связями с мужчинами и запоздалым отвращением. Настолько совестливая и щепетильная, что после ночи с женатым мужчиной, который утром торопливо выпроваживает ее за дверь, забирает грязную простынь… и заботливо отстиранную и оттутюженную, возвращает обратно. Однако не стесняется взвалить на плечи матери Тимошу, требовать деньги и обвинять во всех грехах, а потом, родив еще двоих детей, привести их всех к той же Анне Андриановне. Мать вынесет любую ношу.
Алене хочется жить, искренне любить, быть счастливой. И она не хочет, не может принять то, что ее жизнь зависит от бытовых обстоятельств (даже от количества съеденных котлет). Нужда приносит в жизнь разрушение, мешает строить отношения с мужем, с братом, с матерью. Власть нищего быта оказывается слишком сильной. «
Она смотрит на меня спокойно-спокойно, вся взбеленившись, и вдруг начинает плакать: - Не-на-вижу! Господи, не-на-вижу! Я хотела ее обнять и заплакать, но она отпрянула. Так у нас протекала жизнь. Она билась из последних сил».
Она плачет от бессилия, от усталости, от невозможности строить жизнь по своему желанию, от несбыточности желаний. Как бы не хотелось избавиться от власти обстоятельств, девушка (да и все остальные) вынуждены существовать в тесных рамках своего быта, от которого никуда не деться.
А вот Анне, привыкшей к ударам судьбы, при каждом новом несчастии, старое, наполненное горестями существование, кажется уже тихим приютом. Как непритязательно человеческое бытие, какое свойство ко всему приспосабливаться!
Она не может отправить дряхлую, потерявшую рассудок мать в интернат, где старики мрут как мухи. И лишь забрав ее из больницы, понимает, что не имеет права привносить в дом, куда пришла бедная, многострадальная, но дорогая ей дочка Алена с детьми, старческое зловоние и безумие: «
Мне самой-то надо уйти. Закон. Закон природы. Старое уступает место молодым, детка».
Бесконечно уставшая от жизни, измотанная, она удивляется, как еще не сошла с ума в своей жестокой жизни, она боится, что когда-нибудь просто погибнет, раздавленная тяжелым прессом нищеты, но знает, что не имеет права оставить обожаемого внука Тимошу. Кто его спасет, если не она? Она и умереть-то себе позволила лишь тогда, когда Алена забрала таки у нее своего сына, уведя своих птенцов неизвестно куда.
Как бы не велика была ее любовь к близким, и она разбивается… нет не разбивается, ее любовь и преданность близким не сломить… но отступает вглубь под натиском обстоятельств. С первых же страниц между строк сквозит какая-то обреченность. Читаешь и понимаешь, что, по сути, выхода-то нет. Это не временное испытание, которое надо пережить. Это постоянный цикл жизни этой семьи, круговорот, повторяющийся из поколения в поколение. Нищета здесь в крови, чувство голода – в генах.
Поэтому, когда Анна Андриановна приходит в безмолвную квартиру, строя в жуткой тишине страшные догадки о смерти дочери и внуков, я даже ничуть не удивилась. Почему-то мне тогда показалось, что это единственный логичный выход из замкнутого круга. В каком-то священном трепете, с горечью, с тоской я читала о таблетке, растворенной для маленького в молоке, о четырех гробах, о мертвых волосах, которые будет трепать живой ветер… Рассуждения героини о том, как она осилит такие похороны, о муках сына и… как мне показалось, об избавлении. Вот теперь свободна, но… жить ей уже незачем. Ведь всё ее существование только и держалось на тоненьком волоске ответственности за близких, только эти изматывающие её заботы, как ни странно, и поддерживали ее жизнь.
Она медлит… в мыслях уже прокрутив и похороны, и все последствия поступка дочери, страшится узнать о том, что это может оказаться правдой. Что дети, в отличие от Алены ни в чем не виновные, не успевшие еще совершить собственных ошибок, расплачиваются за неспособность их, взрослых, победить в извечной борьбе с жизнью. Увидев, что Алена увела с собой деток, она успокаивается («важно, что живые ушли от меня»)… Вместе с тем пришло и опустошение. Не для кого больше жить. Анна просит всех их простить ее, простить за что? Остается только догадываться. За то ли, что она многострадальная, дала жизнь им, многострадальным? За то ли, что пусть и выбиваясь из сил, не смогла уберечь их от жестокости. За то ли, что она обретает покой, а их оставляет на мучения? За то ли, что бросает свою тяжкую ношу и оставляет ее им?
P
.S. Я очень извиняюсь за эту дикую по размерам рецензию. Просто понесло меня чего-то, а когда написала, удалять стало жалко.
2
Ветераны
Но, пройдя через ад, сам очищается и обновляется. Мне кажется, я прошла через что-то подобное. 
