Те существа спустились со звезд и построили здесь свои города. Они не желали ничего
брать и умели только создавать и дарить. В них была Сила, они могли защищать, но сами
были беззащитны. Поэтому они и были беглецами. Затем из тьмы меж звезд, из ледяной
убийственной пустоты за ними пришло Зло. Они сумели загородить собой то, что стало их
домом, и тех, кто им этот дом подарил. Они погибли. Зло осталось.

1
Сквозь пелену дождя глухо гудел пароход, человек, кутаясь в насквозь мокрый легкий
плащ, все дальше уходил от порта. Он плелся походкой пьяного, инстинктивно сторонясь
широких улиц с их вонючими автомобилями и подозрительными полисменами. В
подворотнях его рвало чем-то темным, неразличимым в сумерках. Иногда он падал, взрывая
лужи, скорчиваясь от боли, истязавшей его. Губы его в обрамлении клочковатой бороды, с
которой стекала вода, все время двигались. Он будто бранился с кем-то, кто мучил его. Из-за
проливного дождя не видно было, что творилось с его лицом и с его телом под плащом…
Мужчина забрел в заваленный отбросами тупик и опустился без сил на колени. По спине
его ходили странные неестественные волны, словно под одеждой по его туловищу ползали
змеи. Шумел дождь, заглушая его слова. Казалось, теперь он просит о чем-то. Быть может,
молится. Из темных углов тупика на пришельца в упор глядели бездомные собаки, одни из
них рычали, другие скулили. Склонив от слабости голову человек что-то шептал, шептал,
шептал… Но вдруг со вскриком поднялся на ноги, да так словно кто-то схватил его за
воротник и вздернул вверх. Он стонал и снова шел, не разбирая пути. Его вынесло на дорогу,
где он тотчас едва не угодил под колеса гремящего грузовика. Пронзительный гудок,
слепящий свет круглых фар… Грузовичок проехал мимо, обдав его волной грязной воды из
лужи. Снова рыдание смрадного мотора где-то рядом… Только мужчина ничего не видит.
Спотыкаясь он бежит куда-то наугад. Врезается в преграду… Что это? Ладонь нащупывает
сбоку металлическую ручку и тянет, – это дверь. А за нею… (глаза отходят после вспышки
фар и снова начинают видеть) теплый тусклый свет, шелест голосов, музыка, воздух,
душный, напитанный пьяным женским смехом, дешевыми духами и табаком. Бордель.
Весь дрожа от не отпускающего цепкого холода странный человек проковылял к
крайнему столику и тяжело опустился на стул. Из полумглы появилась вульгарно одетая
женщина с подносом. Смерила промокшего беднягу отсутствующим взглядом и…
вздрогнула. На секунду ей показалось, что вся одежда посетителя шевелится на нем, как
шевелятся белесой кашей черви в разинутом рту мертвеца…
– Холодно, – пробормотал он. Официантка молча поставила перед ним стакан самого
недорогого виски и удалилась, ощущая, как мурашки разбегаются по спине и ногам.
Незнакомец, обхватив пальцами стакан, сидел без движения. Широко распахнутые глаза
его вперили взор куда-то в темноту. Голова чуть заметно покачивалась вперед-назад. Он
кусал губы. Через полчаса так его застала вернувшаяся официантка:
– Что-нибудь будете брать? – кажется, она ошиблась, решив, что посетитель может
заплатить за стаканчик виски. Посетитель был явно не в себе. Наверное, придется звать
старика Уилли, вышибалу. Незнакомец что-то невнятно просипел, не поднимая на нее глаз.
– Что? – с омерзением в голосе переспросила официантка. Это сипение ассоциировалось у
нее с чем-то ужасным, бледным, тонкокожим, выползающем из ледяного липкого болота…
– Комната.
– У нас не ночлежка, мистер…
– И человека.
– Черт, мужчины здесь этим не занимаются! Возможно, публичный дом – не слишком
богоугодное заведение, но… – женщина резко повысила голос. Вот, что не так было с этим
парнем. Он просто на просто был извращенцем, проклятым содомитом. Это не убавило
гадливости, но все же официантка внутренне вздохнула с облегчением…
– Все равно, кого, – перебил ее сиплый парень. Она крепко выругалась про себя и вслух
напомнила:
– Не забудьте расплатиться, мистер.
– От расплаты не уйдешь, – согласился незнакомец, и лицо его скривилось.
Потом к нему подошла другая женщина и увела к лестнице, ведущей во мрак верхнего
этажа. Спустя какое-то время к пустому столику вернулась официантка. На всякий случай
она протерла стол и взяла стакан, который так и не донес до рта чудной незнакомец. Виски
можно было вылить обратно в бутылку. Она глянула на сосуд в руке и не поверила тому, что
увидела. Жидкость в стакане более не напоминала виски, пусть и самый дешевый, который
подавали в их борделе. Эта гадость меняла цвет. Когда официантка подняла стакан, виски в
нем был черный или, быть может, ало-черный, как вино или кровь. От прикосновения виски
просветлело до цвета мужского семени, и женщина в ужасе заметила, как что-то подрагивает
в загустевшей жиже. Какие-то ярко красные водоросли… Рука задрожала.
– Боже, твою мать, – прошипела официантка и торопливо опустила стакан на стол, чтобы
не уронить, но все же сделала это слишком резко. Гнусная субстанция брызнула на
деревянную поверхность, а также (пара капель) на тыльную сторону ладони… Женщина
видела… Да, она могла поклясться, что видела, как жирные капли растекаются по коже, бегут
похотливыми ручейками по руке… вверх… под блузку… Она еще что-то видела, что не
могла позже вспомнить. Кто-то касался ее, кто-то тряс, гладил, успокаивал… Что-то стекало
по щекам: то ли слезы, то ли клятая мерзкая жижица… Она слышала, как кто-то кричал
рядом… Впрочем, это она и кричала.

2
– Диана. Так меня зовут, – не оборачиваясь, представилась она в коридоре, хотя клиент,
бредущий следом, не спрашивал ее имени. Он вообще не проронил ни слова. Диана была
женщиной легкого поведения, зарабатывала этим на обед с ужином. У нее был опыт, и не
было брезгливости. Ей давно было плевать, с кем: слюнявый старикашка или пьяный вдрызг
работяга, а то и прыщавый юнец, кончающий менее чем за минуту. Дома ее ждала дочь пяти
лет и муж, вкалывающий на фабрике по тринадцать часов за гроши. Они с супругом, кстати,
познакомились именно здесь, именно он велел ей тогда, пять лет назад, бросить это порочное
ремесло, и она, конечно, бросила. Ну, а потом – куда деваться? – вернулась.
– Как тебя зовут? – спросила она, отпирая дверь, и оглянулась. Она всегда разговаривала с
клиентами. Знала, что, если будет разговаривать, то потом они придут снова, именно к ней.
Обычно это получалось само собой. Но в этот раз она будто заставляла себя, слова
приходилось выжимать, выдавливать… «В конце концов, твоя работа заключается в другом»,
– успокаивала она себя. Незнакомец, не отвечая, прошел следом за Дианой, и она заперла
дверь. Ключ лег рядом на пыльный комод. В комнатке, освещенной большой масленой
лампой, по стенам ютились карточный столик, стул с кривыми артритными ножками, тумба –
все старое, хлипкое, укрытое нетронутой фатой пыли. Все, кроме кровати. Ей пользовались
довольно часто. Хоть и не меняли посеревшего белья месяцами.
Внутренне проклиная все и вся Диана подошла к постели и стала раздеваться, вешая
одежду на спинку кровати. «Милой беседы, похоже, не получится, так дьявол тебя побери,
давай быстрее покончим с этим!». Нагая, вся в мурашках, она легла поверх одеяла, чуть
раздвинув ноги, и взглянула на парня. Тот все стоял у двери. И как-то странно смотрел на
нее. Женщине стало противно от этого взгляда, покрывающего ее бледную кожу, ее
множественные крупные рассыпанные в беспорядке родинки, ее выпирающие ребра,
обвисающую грудь…
– Жарко, – вдруг сказал он.
Диана задрожала всем телом и скорчилась на кровати. Это была дрожь страха и дрожь
холода, здесь было холодно и сыро, как всегда в это время года. Но незнакомцу холодно не
было. Его лицо темнело и будто разбухало.
– Жарко! – выкрикнул он, словно жалуясь, и принялся стаскивать с себя одежду. Это
было ужасно. По его исхудалому телу ползали какие-то разлапистые темно серые и почти
черные пятна, похожие на синяки. Сам он весь как-то неестественно и гнусно подрагивал, как
будто видимый сквозь слой горячего воздуха.
«Трахни меня и уходи», – взмолилась шлюха мысленно. Но видно было, что он не хотел
ее. Ужасный незнакомец широко распахнул рот, и оттуда послышался совершенно чужой
хриплый голос, заполняющий все и вся вокруг:
– Зачем нам трахать тебя, если мы можем убить тебя? Тебя и твоего мужа. Тебя и
твою дочь.
Мужчина не двигал губами, словно вывихнул челюсть, и Диана с ужасом заметила, как
что-то хитро поблескивает в том овале темноты… Не зубы, не слюна… Это были глаза,
детские глаза, пара лукавых детских глаз, нет, несколько пар… Будто любопытные
шкодливые детки пытались заглянуть в запретную замочную скважину, тесно прижимаясь
друг к другу лицами…
– Ты гниешь, – произнес хриплый голос, и рот незнакомца с хлюпом закрылся. Голый
человек (чудовище, монстр!) словно едва не падал от слабости. Он доковылял до кровати и
заполз на нее. Его тело беспрестанно изменялось. Кожа то превращалась в склизкое тесто, то
вдруг становилась прозрачной, и тогда Диана видела, как внутренние органы незнакомца
распухают, лопаются, растут вновь, перетекают с места на место, сливаются, делятся, как
кровяные потоки меняют свои русла, как кости скелета истончаются, свиваются в паутину,
волнуются, подобно водорослям на дне океана… Накатывала тошнота. Казалось, эти рвотные
позывы не в ней, не внутри нее, а наоборот, вовне. Просто она пропиталась этой отравой,
вдохнула ядовитый воздух, который принес в себе этот тип. Стала частью этого.
Урод, свесив голову, навис над Дианой. Казалось, он сейчас упадет на нее. На его левом
плече появился небольшой нарост, через секунду он разорвался, и показались зубы. Это были