В будние дни и субботу Табита просыпается в шесть утра, лишь по
воскресеньям позволяя себе – и мужу – поваляться в постели лишний час.
Проснувшись, она вглядывается какое-то время в черноту комнаты, дожидаясь
окончательной ясности мыслей, потом встает с кровати, раздвигает шторы,
набрасывает халат и идет на кухню.
Чашка кофе неизменно предшествует умыванию и чистке зубов, эта
бытовая наркомания слегка смешит ее, но нисколько не тревожит. Уж лучше
кофе, чем спирт, повторяет она себе и другим, вспоминая великое множество
пивных банок и бутылок с виски, опустошенных мужем. Сейчас он пьет столько
же кофе, сколько и она сама, поэтому, вернувшись из ванной, она ставит на
поднос тележки кофейник, сахарницу и большую чашку – все это предназначено
для Стивена. Еще одна вещь, которая должна помочь ему прогнать сон, лежит у
Табиты в кармане.
Он всегда просыпается к ее приходу. Лежит, закрыв глаза, делая вид, что
спит, хотя излишне частое дыхание выдает его с головой. Раньше он даже
пытался заговорить с Табитой, стоило лишь ей открыть дверь комнаты, просил,
умолял, плакал, но наказание за непослушание было тем сильнее, чем больше
слез он проливал, и это научило Стивена переносить боль так, как и следует
мужчине – молча.
Табита откидывает край одеяла, открывая прикрытую тканью пижамы ногу
мужа. Сдвигает пижаму вверх по голени, чувствует, прижимая электроды к
коже, как в ожидании разряда дрожат мышцы Стивена, выжидает – иногда
совсем чуть-чуть, а иногда и по нескольку минут – жмет на кнопку. Шокер
хорошо откалиброван, и Стивен не теряет сознания, его спина выгибается дугой,
зубы постукивают друг о друга, глазные яблоки бегают из стороны в сторону.
Десятью секундами спустя Табита отпускает кнопку шокера, чтобы муж мог
передохнуть, гладит его по ноге, и снова дает разряд.
Наблюдение за страданиями мужа не приносит Табите никакой радости, и
она сочувствует Стивену всей душой. Когда утренняя пытка заканчивается, она
бросает шокер на пол, забирается на кровать, всем телом прижимаясь к
любимому. Ее движения осторожны, она совсем не хочет потревожить его
искалеченную ногу, треснувшую грудную клетку или сломанные от удара
решетки радиатора ребра. Ладонью с нарочито растопыренными пальцами – их
знак особой чувственности – она гладит волосы Стивена, целует в губы,
заглядывает в глаза. В зрачках мужа затаился страх, досадный, совершенно
нелепый и ненужный. Стивен, похоже, надеялся, что ему простят его проступки,
и уж никак не верил в то, исполнителем наказания будет Табита. Каждый раз
затравленный взгляд Стивена доставляет ей боль, но Табита старается не
обижаться на его упорное непонимание.
– Я принесла тебе кофе, – говорит она, поднимаясь с кровати. Стивен
кивает, принимает из ее рук чашку, отпивает глоток. Табита включает свет,
достает из стенного шкафа костыли, присаживается в ожидании момента, когда
муж допьет кофе, на кровать, помогает Стивену подняться с постели, подает ему
костыли, придерживает его, пока он идет в ванную, стоит рядом с ним во время
утреннего туалета. Они женаты уже почти тридцать лет и между ними нет
никакого ложного стыда, к тому же Стивен рискует потерять равновесие в
любой момент. Затем они возвращаются в комнату, он садится в инвалидное
кресло, она открывает двери на застекленную веранду и вкатывает туда мужа.
Включает лампы дневного света, приносит из комнаты его любимый ноутбук
“Эппл Макинтош”, садится на стул.
– Послушай меня, Стиви, это очень важно, – теперь Табита – сама
серьезность, ей очень нужно, чтобы ее слова достигли цели, – ты потерял уйму
времени, отлынивая от работы. Ты писал всякую чушь, травил себя
наркотиками, играл в этот дурацкий бейсбол. Чего ты не так и не сделал, скажи
мне?
– Не дописал “Темную башню”, – говорит он с прикрывающей сомнение
привычной заученностью. Табита чувствует его неискренность. Когда же, –
думает она, – когда же, наконец, ты начнешь мне верить.
Она вынимает из кармана шокер, и, не дав мужу ни секунды времени,
пускает через его тело разряд. Отворачивается, не в силах видеть судороги
Стивена. Отпускает кнопку.
– Это не шутка, Стиви, это не игра. Судьба всей Вселенной зависит от того,
допишешь ли ты эту книгу. Отнесись к этому серьезно.
Он кивает, даже не пытаясь возражать, зная, с какой легкостью и быстротой
карается непослушание. Несколько секунд Табита смотрит на мужа, надеясь
увидеть долгожданное раскаянье, затем быстрым движением включает провод
ноутбука в розетку и идет в комнату. Ей приходится сделать над собой усилие,
чтобы не запустить в стену кофейником, вместо этого она берется за рукоятку
тележки и вкатывает ее на веранду.
– Твой кофе, – говорит Табита. – Завтрак будет через полчаса.

Труднее всего Табите приходится с секретаршами. Их у мужа три – прямо-
таки как в “Чужаке в чужой стране” – и они никак не привыкнут к тому, что
теперь им не позволено общаться со Стивеном напрямую. Стиви очень болен, –
заявляет она им раз от раза. – Его нельзя тревожить. Расскажите, что надо, мне, я
передам мужу. И хотя они имитируют сочувствие, Табите ясно видны их
подозрения и желание прорваться сквозь кордон. Расторопная троица, худо-
бедно приученная к новым порядкам, теперь сидит по кабинетам, разбирает
мешки с почтой, сочиняя фальшивые ответы на послания от “Постоянных
Читателей” и умело расписываясь мужниной подписью внизу распечаток. Тем
не менее, Табите приходится постоянно дежурить возле дверей веранды, словно
она – патрульный катер, а секретарши – контрабандисты-бутлегеры, уж
слишком те шустры и упрямы. И пусть она сделала Стивену должное внушение
(“У тебя было сотрясение мозга, и, в случае чего, доктора скорее поверят мне, а
не страдающему нервным расстройством инвалиду”), ей все равно очень не
хочется допускать к нему посторонних. Даже нечастые визиты детей и внуков
не слишком радуют Табиту, ведь, общаясь с ними, Стивен может сболтнуть
лишнее.
Табита вздыхает и отправляется в чулан. Весь хлам оттуда убран, сейчас это
просто маленькая комнатка, у дальней стены которой стоит невысокий
журнальный столик. На столике – искореженный, заржавелый огромный
револьвер, весом не менее пяти фунтов. Табита оставляет дверь чулана
открытой, чтобы иметь возможность слышать, что происходит в доме,
опускается на колени, берет в руки револьвер, прижимается к стальному
барабану губами. В ее сознании мгновенно рождается видение, объемное,
четкое, необычайно детальное. Дорога, Стивен, рев грузовика, мальчик,
хватающий Стивена, толкающий его к обочине, удар, синие безжалостные глаза
мужчины, необычайно умная собака… Каждый день она переживает заново то,
что произошло девятнадцатого июня девяносто девятого года, кляня себя, что не
заставила Стивена дописать “Башню” еще в восьмидесятые, позволяла ему
ежевечернее доходить до кокаиновой – или алкогольной – кондиции и
отвлекаться на что угодно, кроме странствий Роланда. Ежедневно она
вспоминает, как пробежала глазами первое предложение “Стрелка”, написанное
от руки в толстой тетради, ощущение чего-то давно знакомого и ожидаемого,
возникшее по прочтении этого сборника повестушек, неизвестно откуда
пришедшее понимание, что именно за этого человека – автора “Темной башни”
– ей следует выйти замуж. Теперь, заново ознакомившись с четырьмя
вышедшими из печати романами и отрывками рукописи пятого, она задается
вопросом, не встречался ли ей кто-то из ка-тета раньше, еще в школьные годы?
Не превратил ли ее один из стрелков в ангела-хранителя Стивена Кинга?
Хранителя, позорно провалившего порученную задачу?
– Прости меня, Джейк, – шепчет Табита. Слезы оставляют на ее щеках
влажные полоски, плечи мелко трясутся.
Дрожащими руками она вынимает из кармана шокер – в машинке осталось
всего четверть начального заряда – ударяет колючками электродов о бедро,
бьется в электрических судорогах. Роняет шокер, делает глубокий вдох, выдох,
встает с колен, идет в ванную. Боль – не ее, а Джейка, – не дает ей покоя, а
затаившийся внутри голос подсказывает, что на пути к башне погибнет не
только он один.

В три часа дня Табита возвращается на веранду. Ноутбук отложен в
сторону, Стивен чертит что-то на листе бумаги, не отвлекаясь даже на шум
шагов. Табита садится рядом, дожидается, пока он закончит.
– Карта, – говорит муж, протягивая рисунок Табите, – смотри, как волки
добираются до Кальи.
Табита внимательно слушает его объяснения, кивая и уточняя детали.
Довольный, Стивен откидывается в кресле.
– Конечно же, этой карты не будет в “Волках”. Но потом, когда Роланд и
компания попадут в замок… – он делает паузу.
– И ты знаешь, как они туда дойдут?
Стивен самодовольно смотрит на жену. – Я бы не был Стивеном Кингом,
если бы не знал этого, – говорит он с какой-то мальчишеской гордостью. – Мне,
правда, неизвестно, что будет потом.
– Много написал за сегодня? – Табите не удается выдержать спокойный
тон, перед последним словом она невольно запинается и краснеет.
– Шесть тысяч слов.
Табита знает, что это – три дневные нормы и, не дожидаясь приглашения,
берет в руки ноутбук.
Пока она читает, Стивен то и дело поглядывает на нее, сразу же отводя
взгляд в сторону. Табита изо все сил старается сохранить на лице
непроницаемую маску, дочитывает до конца, возвращает ноутбук на стол.
– Никуда не годится, – говорит она, – это все ложь.
Стивен с шумом выдыхает воздух, его ноздри возбужденно подрагивают,
лицо багровеет от волнения.
– Почему? – в его голосе слышны разочарование и обида.