Эхом растресканным крошится шёпот,
гулко шаги запечатаны в мрамор,
сжалась душа, оплетенная в кокон,
свет, что ворвался, предательски замер…

Накануне Рождества: прекрасный день для «чтения иллюзий»
Погода под Рождество установилась ясная и морозная. Я подошел к окну, раздвинул тяжелые портьеры и посмотрел во двор: посреди белого безмолвия возвышалась большая пушистая ель, украшенная гирляндами, серпантином и разноцветными огнями. Сумерки уже опускались на землю и на гранях блестящих игрушек красными всполохами догорали лучи заходящего солнца. Мерцающими искорками стали появляться на небе звезды.
Сегодня мы с Лили славно потрудились. С утра, не вылезая из постели, мы пропели a cappella Джингл Белс («Ха-ха! Уместнее сказать, – проорали!»). Потом Лили пошла на кухню, готовить завтрак, а я полез на чердак. Передо мной стояла сложная, но приятная задача: отыскать игрушки и украшения для елки. В куче пока еще не распакованных после нашего недавнего переезда чемоданов и картонных коробок. И провозился я там порядочно: когда все было найдено, лишнее разложено обратно по коробкам и нужное вынесено на улицу (а лестница-стремянка и длинный шест с приколоченным к нему загнутым гвоздем совершили полет из окна чердака в сугроб), часы пробили полдень. Запоздалый завтрак обернулся обедом. Наскоро перекусив, мы стали собираться. Лили облачилась в снежно-белую куртку, шерстяные варежки и меховые сапоги. Надев на нее капюшон и заправив под него выскочивший непослушный локон, я обнял и поцеловал в губы свое главное сокровище в жизни. После быстренько оделся сам, за что был тоже награжден поцелуем. Все это время возле ног вертелся Джекит: наш огромный беспородный пес с не менее огромным благородным сердцем.
Зачатки породистого эрдельтерьера чувствовались и в его гордой осанке, и в серых барашках-завитушках густой шерсти. Однако его тело венчала черная, донельзя простодушная, дворняжья морда. С широко раскрытыми желтыми глазами и выпадающим из вечно улыбающейся пасти языком. Наш пес прожигал свою сознательную жизнь (уже более шести лет) будучи в одном из трех состояний: избытка чувств, облизывания всего и вся, и поглощения пищи. Несмотря на его, не блещущий многообразием внутренний мир, мы обожали мохнатую шкоду и прощали бесконечные шалости за уникальные свойства собачьей души (и это правда, мы действительно верили в ее существование!). Способность предчувствовать события, а также считывать наше настроение, даже будучи вдали от нас, выводила его почти на человеческий уровень развития.
И вот, придав ускорение рыскающему у наших ног в поисках приключений Джекиту (кстати, тоже наряженному в новенький ошейник терракотового цвета в клетку), мы вышли во двор.
Всю оставшуюся половину дня провели за развешиванием неизменно волшебных атрибутов Рождества. Дурачившись, то толкая друг друга, то плюхаясь с разбега в наметенные с человеческий рост сугробы, мы сначала покрыли девственно белый, снежный холст вокруг елки многочисленными отпечатками наших тел. Потом я залез на лестницу и удочкой-шестом сбил снежные лапы с верхних, а потом и нижних ветвей. Лишь после этого мы приступили к таинству превращения обычного дерева в рождественское. Лили подавала мне по очереди световые гирлянды, игрушки, мишуру и постепенно елка одевалась в сказочную, сверкающую одежду. И вот, обнявшись, немного замерзшие, но счастливые, мы с восхищением смотрели на нашу красавицу-ель. Удивительно, но обошлось без разбившихся шаров! Кружились редкие снежинки, чуть слышно шумел лес, и казалось, будто вся природа замерла в ожидании рождественского чуда. Джекит в не меньшей степени был в восторге от долгой прогулки и, радостно гавкая, нарезал круги вокруг ели.
– Эдди, клянусь – это самая красивая елка, какую я видела на свете, и самый лучший наш год! – взяв меня за руку, прошептала Лили. Белое облачко пара сорвалось с ее губ и коснулось моего лица. Я вдохнул аромат, наполненный морозной свежестью любимой.
«Вот так и пахнет абсолютное счастье», – подумал я и, наклонившись, подхватил Лили на руки.
– Сумасшедший, отпусти меня! – смеясь, она обвила мою шею руками и под аккомпанемент собачьего лая мы закружились в танце. – Не отпускай меня... никогда.., – обожгла меня своим горячим дыханием.
– Не отпущу, мы вместе навечно, – прошептал я и осторожно поставил Лили на землю.
– Тогда догоняй! – засмеялась она и побежала к дому. Наш лохматый друг принял эту команду близко к сердцу и с энтузиазмом бросился ее выполнять. Я же начал складывать лестницу.
– Но сначала, наломай еловых веточек для украшения хвороста! – задержалась Лили на пороге. Однако увидев стремительное приближение Джекита, она (зная его страсть к «обнимашкам с разбега») проворно юркнула в дверь. Но не успела закрыть ее за собой.
Я услышал шум борьбы, потом что-то упало с глухим звуком, тут же, судя по звуку, металлическая кастрюля загрохотала по дощатому полу и следом возмущенное:
– Эдди, это животное опрокинуло мешок с мукой! Вот паразит!!!
Что и говорить, особенный у нас живет пес. Впрочем, какие хозяева, такая и собака.
И вот, спустя несколько часов, вымокшие, но счастливые мы вернулись в свой Черный особняк. Пока я разжигал камин, Лили кормила Джекита. Потом сбросив одежду и переодевшись в сухое, мы расположились в креслах, возле очага. Не торопясь, выпили по бокалу солнечного Manzanilla. Отужинавший и довольный Джекит устроился под столиком.
– Милый, мне не дает покоя одна мысль, – сказала Лили, отставив в сторону фужер. Закутавшись в шаль и подтянув под себя ноги, она вопросительно посмотрела на меня. Блики огня играли на ее румяных щеках, но ее яркие, василькового цвета глаза, вдруг показались мне тусклыми и безжизненными. Особенно на фоне черных, распущенных по плечам волос. Внутри меня похолодело. Отгоняя наваждение, я зажмурился и потряс головой... Нет, слава Богу, передо мной сидела моя прежняя Лили! Полная здоровья и жизни.
– Мы сегодня не разгрохали ни одного елочного шара, Эдди. У нас еще года не было, чтобы мы так аккуратно, без боя, провели этот праздничный ритуал. И мне кажется, это нехорошо – ведь стеклянное бьется на счастье, – продолжила она и постучала пальчиком по бокалу.
– То есть ты намекаешь на ..., – я сделал паузу, ожидая подсказки. – Кажется, я понял. Нужно снять пару шаров с елки и разбить их!
Улыбнувшись, она с укором посмотрела на меня, перевела взгляд на бокалы и снова на меня. Иногда она начинает со мной разговаривать намеками (ей, видите ли, нравится наблюдать, как у меня в голове со «скрипом начинают ворочаться шестеренки»), но в этот раз я сообразил почти сразу:
– Мы выпьем херес и расколошматим фужеры, подаренные нам на свадьбу?!! – Я с восхищением посмотрел на любимую. – Вот за что я люблю тебя, Лили, так это за твое безрассудство!
Не откладывая дело в долгий ящик, мы допили вино, смягчили его терпкий вкус сладким поцелуем и одновременно бросили хрустальные бокалы в камин.
– Ого, сколько время! – вырвалось у меня при взгляде на часы. – Уже темнеет.
Лили вскочила с кресла.
– Эдди, мы с ума сошли, сидим и расслабляемся без меры! До Рождества всего шесть часов, а у нас еще ничего не готово!
– Лили, а как же елка? Она ведь уже готова! – возразил я, но она уже убежала на кухню. Я пошел следом. Но куда мне угнаться за Джекитом, пытавшемся утянуть у меня звание первого помощника шеф-повара! Моя милая Лили немного драматизировала ситуацию - весь вчерашний день мы посвятили приготовлению праздничного ужина. И сегодня оставалось лишь разогреть его да заправить салаты.
За исключением одного особенного блюда, который Лили всегда готовила в канун торжества – рождественского хвороста. Без которого этот праздник не праздник. Не пропуская ни одного года с тех пор, как мы стали жить вместе, главное место у нас на столе занимает корзинка с хворостом: обильно припорошенным, словно снегом, сахарной пудрой и украшенным еловыми веточками.
Дойдя до кухни, я заглянул вовнутрь: Лили занималась тем, что делала одновременно несколько дел – просеивала муку, контролировала поджидающего оказии Джекита и напевала рождественскую песню.
Я подошел к Лили и обнял ее за плечи.
– Тебе помочь?
– Я видела, как ты бросал взгляды в сторону этого жуткого зеркала, – не оглядываясь, ответила она. – Какая все-таки извращенная фантазия была у человека, придумавшего такой... такой ужасный деревянный макинтош для зеркала.
Я промолчал.
Лили, зная мое нетерпение, когда дело касалось чтения или писательства, мягко, но настойчиво отодвинула меня от кухонного стола.
– Ладно, – вздохнула она. – Иди же, мой великий писатель, я сама здесь справлюсь. Мы же договорились, и я помню, что ты сегодня будешь «читать иллюзии». Хочу, чтобы сегодня тебе попалась какая-нибудь пронзительная, любовная история. Но – с хорошим финалом! Только обещай мне после этого избавиться от зеркала.
– Спасибо, дорогая, ты у меня самая прекрасная! – шепнул я, зарывшись в ее волосы, и пошел в залу. В надежде на случайную шкоду, за мной увязался Неугомонный.
– Символично, что именно этот день я выбрал для чтения, – подумал я, подходя к зеркалу. – День, когда загадываются самые сокровенные желания и сбываются мечты.
Мысленно отключившись от происходящего в доме, я сделал шаг вперед... еще один, очередной шаг для того, чтобы погрузиться в манящие, темные глубины истории. Зазудели кончики пальцев на руках, будто подверглись внезапному нападению игрушечного, невидимого отряда копьеносцев. Я вытянул вперед руки и вплотную подошел к старинному трюмо.
Нужно сказать, что такого огромного (в потолок) зеркала, обрамленного мрачной, потемневшей от времени древесиной, я раньше не встречал. По бокам оно было окаймлено широкими наличниками с полукруглыми, потрескавшимися от времени балясинами. Ржавого цвета опоры, на которых покоилось зеркало, напоминали мускулистые задние лапы сидящего животного – волка или гиены. Сверху багет был обшит жуткого вида конструкцией: солнце с расходящимися во все стороны лучами, в большей степени напоминающими щупальца гигантского осьминога. Шесть из множества его лучей-отростков кусали острозубые саламандры. В центре солнечного круга был расположен раскрытый рот с вывалившимся наружу длинным языком. Местами потемневшая зеркальная гладь была обильно наводнена мелкими темными пятнышками – следами отслоившейся амальгамы.