В пыли храню воспоминаний
Я книгу в тысячи страниц.
В ней много мыслей и мечтаний,
Людей мне близких сотни лиц.
Искусным жестом приоткрою
О детстве главную главу.
Куда, читатель, я, с собою,
Тебя не время уведу.



Оглядываясь на десять лет назад, в далёкий 2002 год, я будто снова становлюсь четырнадцатилетним мальчишкой. Минули: свадьба, развод, ещё одна свадьба — событий хватит для нескольких увлекательных романов, но вряд ли найдётся что-то более родное, близкое и дорогое сердцу, чем тот день в конце августа.
Сейчас на этом месте разросся ювелирный бутик, прежде — ржавел хлебный ларёк, ну а ещё раньше лежала бетонная плита. Загадочным образом она притягивала детей: служила столом для кукол, полем для солдатиков, площадкой для танцев — превращалась во всё, оставаясь самым востребованным антуражем и едва ли не любимейшей игрушкой.
Я полагаю: взрослые склонны переоценивать значимость вещей, относящихся к прошлому, особенно к ранним годам жизни, и понимаю, что тогда не дорожил этим постаментом, но всё же считаю его значимым для себя. Именно здесь, в конце лета, мы, четверо друзей решились на самый главный поход в жизни.
Всё началось с того, что я, тогда ещё низкорослый отличник из 9 «А», громко шлёпая по бетонной поверхности новыми сланцами, взглянул на слямзенные у отца «командирские часы», и посетовал:
— Если не придёт в ближайшие две минуты, уходим. Я засёк.
Так пренебречь Серым, пусть и в шутку, мог только я, державшийся ближе всех к нашему лидеру, смуглому задаваке. Другому он просто бы открутил голову, а потому, примостившийся на корточках Лев с восхищением, смешанным с завистью, взглянул на меня.
— Может, подождём? — затянул он.
Я сделал вид, что задумался, но на решение это не влияло. Толстяк опять купился: мы не разу не уходили без Серого, но всякий раз, оставшись наедине со Львом, я притворялся, что ждать не намерен, а пухлый друг так забавно, искренне, почти с благоговением, пытался переубедить меня. Сегодня — не исключение.
— Хорошо. Дам ему двадцать минут. Устроит?
Лев закивал. Веснушчатые щёки несколько раз подпрыгнули. Не то, чтобы выглядело отвратительно, но и приятного мало, хотя, с такими светлыми, голубыми глазами, он мог бы вырасти красавцем, но, увы, никто не увидел мальчика взрослым. Он не дожил до шестнадцати. Причина проста: ураган, дерево.
Надеюсь, читатель не осудит и поймёт сухость в изложении трагических событий, связанных с людьми, с которыми мы выросли в соседних дворах, вместе играли в фишки, слушали «Арию», писали на кассеты любимые фильмы. Я не хочу углубляться в тяжёлые воспоминания и оставляю лишь намёк, достаточный для понимания случившегося, но начисто лишённый неприятных для меня деталей. Это не биография, а гирлянда, состоящая из греющих душу огоньков, одним из которых являлся мой друг Лев.
Тем важней для меня запомнить его, первого из друзей, ушедшего в мир иной, таким, наивным, добродушным и трогательным.
Ещё до прихода Серого, к нам присоединилась Рита, с короткими рыжими волосами, одетая, как всегда, словно последняя оборванка. Лишённая всякого намёка на женственность, она идеально вписывалась в мальчишескую компанию и заключала в себе даже больше мужских качеств характера, чем у меня и Льва вместе взятых и помноженных на два. Единственный её конкурент в лидерстве, Серый, не слишком жаловал соперницу, всякий раз, при случае называя её засранкой.
— Приветище, дружбаны! — взмахнула рукой она. Губы растянулись в улыбке, почти ровной, если не считать круглого бугорка сверху. Кто-то рассказывал, что это прыщик, образовавшийся от курения. Правда это или нет — не знаю, но ни разу не видел подругу с сигаретой.
— Хай, Бага, как жизнь?— отозвался Лев. Прозвище «Бага» прилипло к Рите случайно и являлось заменой прежнему, придуманному девочкой. «Багира» — так называли её ребята, пока, однажды, озадаченный, я, не поделился с друзьями: в оригинале у Киплинга пантера — таки самец, а не самка , а, стало быть, вышло недоразумение. Общим собранием решили кличку сменить на созвучную. А позже выяснилось, что и пантер, как вида животных, на самом деле не существует . Маугли дружил с леопардом чёрного окраса. Мир перевернулся и ещё долго не становился прежним, но человек ко всему привыкает, особенно в детстве.
С нетерпением, разместившись на плоском камне, приспособленном под сидение, Бага закатила глаза, приготовившись сообщить интересную, с её точки зрения, новость.
«Ну что сегодня? — мысленно досадовал я. — Опять будет трепаться про футбол или пощадит и расскажет о новом ужастике, увиденном в кино?».
— Мы ездили в город с родителями. — Она сделала паузу и испытывающе посмотрела на нас. Наверняка, Бага считала, что тем самым разжигает интерес в слушателях. Я же с удовольствием отвесил бы оплеуху за это нервомотство, если бы на месте Риты находился Лев или даже Серый.
— Говори уже!
— Спокуха, брателло, — хихикнула она. — Короче…
«Короче» растянулось на получасовой рассказ. Бага, в подробностях описывала длительную поездку к стоматологу, страхи перед сверлом, препирания с врачом, вид из окна кабинета.
— Окна соседнего дома, представляете? — взвизгнула она. — Даже можно рассмотреть, мебель в квартирах, но мне не удалось — сидела далеко.
«И к лучшему» — подумалось мне. Как и всякий в компании, я хорошо относился к девочке, прощая ей такие слабости, как многословность, импульсивность, непостоянство, но часто не выдерживал потока бесполезной информации, которой та старалась поделиться.
— А ещё, короче, там у него такой цветок…
— Здорово! — оборвал ее приближающийся Серый. Встреченный ухмылкой Баги, он вскочил на плиту. — Хорош грузить ребят. У них уже уши вянут.
Мы со Львом рассмеялись. Ничуть не смутившись, девушка показала Серому язык и продолжила:
— Так вот… о чём это я.
Громко хлопнув себя по лбу, Серый продемонстрировал, что не выдержит слушать дальше. Чёрные кудряшки заколыхались, передавая между собой полученный импульс. Лев вновь закатился хохотом.
— Да это интересно! — настаивала Бага.
Игнорируя подколы друзей, она завершила историю.
Родители повезли Риту в одну из лучших в крае стоматологических клиник, находившуюся в другом городе за триста километров отсюда. Путь пролегал по серпантину, где в этот день какой-то неопытный или пьяный водитель не вошёл в поворот и выломал ограду, чем парализовал движение. В срочном порядке все автомобили отправили на старую дорогу, обычно не используемую, так как её размывают осенние паводки. Но сейчас, она, не смотря на убогое состояние, подходила для езды.
Баге открылись живописные места, восхищение от которых, она безуспешно пыталась передать нам, подбирая красочные, но бесполезные в этом случае эпитеты. Наконец, она перешла к главной части рассказа, вызвавшей неподдельный интерес у слушателей.
На обочине девочка увидела что-то белое и неподвижное. Оно вздулось, конечности утопли в грязи. Прильнув к окну, Рита, не без труда, узнала лошадь, походившую на тушу, освежеванную для продажи на рынке. Хотя кожа не имела ран или царапин, это сравнение наиболее точно описывало её впечатление. Мёртвые глаза налились чернотой, а может, так выглядели закрытые веки животного. Испуг или удивление (Бага так и не определилась) отразились на звериной морде с разинутой пастью.
Не смотря на возражения отца, девочка не оторвала взгляд от жуткого зрелища и без конца оглядывалась, когда машина миновала лошадиное тело. Определить, что так привлекло её, Бага не могла, но сильно огорчилась, когда отец на обратном пути поехал по серпантину.
Вряд ли сейчас, спустя десять лет, я пойму, что заинтересовало четверых восьмиклассников в истории о мёртвой лошади. Почему Серый, а затем остальные загорелись идеей взглянуть на неё. Предположу: некий тонкий, неуловимый ветерок принёс из подсознания жажду соприкоснуться с неизбежным финалом всякой жизни. Смерть не только пугала, но и манила юные умы.
Нет, не вопрос физического умирания, не вечное существование души — что-то иное, отдающее затхлостью склепа и кладбищенскими полнолуниями находило отклик в наших сердцах. Шелли и Стокер, Гофман и По , несомненно, помнили или хотя бы раз испытали это чувство, прежде чем породить бессметные творения ужаса, отсылающие к странности человеческой натуры — эстетическом удовольствии, возникающем при соприкосновении с запредельным: с процессом смерти и разложения. По крайней мере, именно так годами позже думаю я, пытаясь найти объяснение энтузиазму, захватившему нашу компанию.
Мама Серого, имела небольшую базу отдыха и часто позволяла нам провести несколько дней в домике у моря. Никто из родителей не удивился, узнав, что мы собрались туда на трое суток. Именно столько, по моим расчётам, требовалось, чтобы преодолеть около ста двадцати километров до старой дороги и возвратиться обратно.
— А что сказал предкам ты? — интересовалась впоследствии Бага у Серого.
— Подруга, они уже два дня как в отъезде. Сказал бабуле, что поеду к ним, а после выкручусь.
Ночь пролетела в трепетном предвкушении.
Мы вышли с утра — время, когда стирается грань между мирами: не только ночь и день, но и реальность с фантазией размываются под последними звёздами. Особое очарование предрассветных часов пленило меня. Вот тень, промелькнувшая среди кустов. Кто она? Иллюзия или бегущий от глаз потусторонний гость, ненавистник лунного света? Чуть дальше ветер бережно хоронит следы загадочных путников. В шелесте листвы ещё не утихли голоса маленького народца.
Такими же, как сумерки я увидел нас: застывшие на перепутье, последнем рубеже, когда детская сказка прощается с повзрослевшим разумом, слишком ограниченным для восприятия иной, сверхъестественной действительности. Год, два — не больше — и мы бы неизбежно потеряли это особое видение, позволяющее жить в двух состояниях. От этого не уйти — так происходит с каждым. И уже начиналось со мной. Теперь лишь истории: сухие буквы на книжной бумаге, позволяли углубиться, окунуться, а иногда и просто утонуть в этом безбрежном океане детской непосредственности и счастья.