…Представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулаченком в грудь, и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги!
Федор Михайлович Достоевский
Братья Карамазовы


- Ты, правда, все помнишь?
- Да.
- И сколько раз у нас произошло это… повторение?
- Сейчас 15498-й раз.
Меланхолия Харухи Судзимии



Стрелок собирался пересечь пустыню, полагая ее одним из главных испытаний на пути к Темной Башне, но оно ожидало его раньше.
На самом краю пустыни, когда уже остались позади и безумный мессия из Прайстауна, и город-призрак Талл, и Браун с его говорящим вороном, когда стрелок уже настраивал свое тело для утомительного перехода через безводную пустошь, он набрел на жилище отшельника, и мир изменился, мир сдвинулся с места.
Стрелок молча смотрел на внушительных размеров здание, одиноким форпостом возвышавшееся на границе безлюдного мира, отделяя остатки умирающей цивилизации от абсолютной уже дикости. Смешанные чувства удивления и восхищения, прикосновения к чему-то магическому и вместе с тем ощущения скрытой угрозы охватили мятущуюся душу стрелка, и без того не знающую покоя. Очень уж необычным, даже фантастичным выглядело это сооружение, как будто не построено оно было, а выросло, словно не человек его создал, а природа – ни одной прямой линии, сплошные плавные изгибы; сотни, тысячи мельчайших деталей, среди которых, казалось, нет двух одинаковых, создавали картину, поистине, завораживающую и прекрасную, приковывали взгляд наблюдателя, заставляя его наслаждаться, благоговеть и трепетать.
Стрелок, прикрыв глаза рукой, посмотрел на поднявшееся уже высоко солнце. На небе ни облачка, ни точки, да и вокруг ни души, мухи – и те остались далеко позади, у издохшего мула, лишь чахлые редкие пучки бес-травы. Одним словом – пустошь, и тут такое. Стрелок хотел было сплюнуть, но вовремя одумался, вспомнив, что нужно экономить каждую каплю ставшей теперь драгоценной влаги. Вместо этого он поправил бурдюк с водой, туго обвивавший талию, прикидывая его вес, отряхнул пыль со штанов одного с нею цвета и направился к столь поразившему его строению, так и не решив для себя, что это – очередная досадная задержка в погоне за человеком в черном, лишь увеличивающая расстояние между ними, или же знак судьбы.
Подойдя к тому, что по его представлению более всего напоминало входную дверь, стрелок негромко, но отчетливо и уверенно трижды в нее постучал. Внутри, словно вторя его стуку, три раза каркнул ворон, хотя, возможно, стрелку это только показалось. Затем медленно и совершенно бесшумно тяжелая дверь скользнула внутрь, и ослепшим от яркого солнца глазам стрелка открылась абсолютная тьма. Он инстинктивно отпрянул назад, одновременно напружинивая ноги, готовый при необходимости выхватить оба револьвера разом, но из тьмы лишь донесся голос-шелест:
- Входи, стрелок, раз пришел.
Стрелок подождал ровно столько, чтобы непроглядная чернота за порогом сменилась полумраком, в котором уже угадывались очертания предметов, и шагнул внутрь.
В тот день с самого утра в голове у него звучали слова одной песни – старой детской песенки-страшилки, которой любил его пугать Катберт.

Ведь ты попал к настоящему колдуну.
Он загубил таких, как ты, дюжину.
И, словно куклой, в час ночной
Теперь он может управлять тобой.

Именно эти строки опять всплыли в его воспаленном сознании, лишь только закрылась входная дверь, а дуновение вызванного ею ветерка едва успело коснуться разгоряченного тела стрелка. Он молча осматривался по сторонам, внимательно изучая жилище, которое изнутри поражало воображение не менее, чем снаружи. Единственная свеча, тускло освещавшая комнату, постепенно разгоралась, открывая опытному глазу стрелка множество деталей, который охотно за них цеплялся, создавая целостную картину, соответствующую тем строкам, что звучали у него в мозгу.
Первым делом он отметил чучело ворона, покоившееся на гипсовом бюсте какой-то древней богини, чей высокий шлем служил птице своеобразным постаментом. Антрацитовый глаз ворона пристально смотрел на стрелка, неотрывно следя за каждым его шагом, куда бы тот ни пошел.
Второе, что привлекло внимание стрелка – это книги. В комнате их насчитывалось невероятное количество, и они были повсюду: на шкафах и полках, почти полностью скрывавших стены; на столах, стульях и кроватях, заменяя им скатерти и покрывала; на полу и даже на ступенях винтовой лестницы, ведущей, судя по всему, на второй этаж. Но поражало не только их количество, но и разнообразие. От огромных фолиантов в кожаных переплетах, чья тяжесть не по силам простому смертному, до тоненьких карманных брошюр, на подобие тех, что в далеком детстве раздавали зазывалы на ярмарках. Не ускользнуло от стрелка и то, что многие из них написаны на неизвестных ему языках.
Здесь вообще было много вещей, о предназначении которых стрелок мог лишь гадать. В центре комнаты на огромном деревянном столе возвышалось некое алхимическое устройство, в недрах которого черная вязкая субстанция, проходя постепенно сложную систему трубок и клапанов, превращалась в бледную мутноватую жидкость. Рядом с ним размещались похожие приспособления, с разнообразными по консистенции и цвету веществами, чьи метаморфозы сопровождались, то бульканьем, то шипением, то негромкими взрывами.
Стрелок переходил от стола к столу, искренне поражаясь очередной находке. На одних лежали какие-то механизмы, пребывавшие на разной стадии завершения, и напоминавшие детские игрушки – не то кукол, не то солдатиков. На других, в высоких длинных горшках, наполненных не землей, а ярко-зеленым неприятно пахнущим желе, росли неизвестные стрелку растения, чей облик вызывал ассоциации с недоумками-мутантами. Кое-где валялись куски горной породы всех оттенков и видов: в кристаллах, в обломках, а то и вовсе растертой в порошок. И, конечно же, здесь были животные…
Странная свеча, освещавшая поначалу небольшой участок около двери, постепенно заполнила светом все помещение, оставив в полумраке лишь дальние углы и винтовую лестницу. И вот, приблизившись к одному из этих углов, стрелок увидел, что там, в глубоком кресле с высокой спинкой, сидит человек. Стрелок собирался уже окликнуть его, но вовремя понял свою ошибку. Это был в натуральную величину, тщательно и во всех деталях выполненный манекен. Стрелок подошел поближе и стал его разглядывать. С виду – обычный поселенец, из тех, что неоднократно попадались ему после Талла, в потертом комбинезоне и заплатанной клетчатой рубахе. Приблизившись к нему вплотную, стрелок наклонился и легонько дотронулся до руки, что неподвижно лежала на подлокотнике кресла, и тут же в ужасе отпрянул назад, ощутив в затылке ледяную иглу. Рука манекена была теплой, а глаза его, теперь в упор смотревшие на стрелка, были глазами живого человека.
- Не бойся, стрелок. Это всего лишь прототип.
Голос совсем не походил на то змеиное шипение, приглашавшее его войти в дом. Приятный уверенный баритон, чьи властные бархатистые нотки успокаивали и убеждали одновременно. Он говорил на Высоком Слоге, и, без сомнения, знал цену должным образом произнесенному слову. Такой голос мог принадлежать лишь хозяину, властелину здешних мест. Именно его, одетого в сумрак и тайну, увидел стрелок, когда оторвал взгляд от пронзительных глаз до жути человекоподобной куклы.
Он стоял в тени на верхней ступени лестницы, и стрелок мог разглядеть лишь общие очертания фигуры, чьи контуры словно норовили ускользнуть от наблюдателя, непрерывно пульсируя и меняясь. Казалось, что фигура эта окутана дымом или туманом, каким-то маревом, не позволявшим рассмотреть реальный облик хозяина дома. В верхней ее части колыхались два длинных языка пламени, живя своей, отдельной от общей пульсации жизнью. Они двигались намного быстрее и словно норовили все время укусить друг друга. На общем темном фоне отчетливо выделялось лишь бледное, покрытое каким-то белым гримом лицо незнакомца. Левый его глаз окаймляла черная зигзагообразная молния, а из правого, заменяя ему ресницы, росли восемь паучьих лап.
Но вот он стал спускаться по лестнице, и одновременно весь его облик начал преображаться. Чем дальше он выходил на свет, тем отчетливее и привычнее для глаз стрелка становилась его фигура. Туман рассеялся, появились руки и ноги, исчезли языки пламени, а лицо, хотя еще немного бледное, утратило зловещие атрибуты. Когда он достиг последней ступени, перед стрелком предстал улыбчивый молодой человек с копной непослушных взъерошенных волос, в каком-то белом балахоне, застегнутом спереди на пуговицы, и с двумя карманами, в одном из которых лежала небольшая книга, а в другом, сильно его оттопырив, – яблоко.
- Приветствую тебя, стрелок, в моем скромном жилище. Так, кажется, говорят в подобных случаях? – молодой человек улыбнулся еще шире и, не дожидаясь ответа, протянул стрелку яблоко, каким-то чудесным образом перекочевавшее из кармана ему в руку. – Угощайся.
Стрелок коротко поблагодарил собеседника, осторожно взял яблоко, затем демонстративно потер его о рубаху и откусил сразу половину. Он не ел яблок уже очень давно, и сейчас его кисло-сладкий вкус напомнил стрелку, как в детстве он вместе с Катбертом и Алленом упражнялись в ловкости в дворцовом саду, пытаясь достать яблоки с верхушки самого высокого дерева, а затем, лежа под этим же деревом, объедались добытыми с таким риском плодами. Под влиянием нахлынувших воспоминаний стрелок закрыл глаза и с наслаждением жевал сочную мякоть.
Молодой человек, столь щедро поделившийся с ним крайне редким для здешних мест лакомством, от души рассмеялся:
- Я рад, что тебе понравилось мое угощение, – а затем серьезным деловым тоном, резко контрастировавшим с его недавним задорным смехом, продолжил. - Позволь представиться. Меня зовут… - он издал серию отрывистых гортанных звуков, перемежавшихся придыханием и шипением.