Мужчина И Юноша

Написал новый рассказа. Извините, я его ещё не редактировал (колличество орфографических ошибок запредельное). Писался он как сценарное подобие для поступление в ВУЗ. Прошу любить и жаловать.

Мужчина был толстый, с грубой седой щетиной, в которой часто попадались грязно-красные островки. Глаза его - щелка меж двух воспалённых валунов. С ним был мальчик. Лет десяти, молодое красивое лицо. На фоне мужчины, мальчик казался оплотом чистоты и нежности. К тому же взгляд он имел весьма воодушевляющий.
В городе все удивлялись на эту парочку, находили их союз удивительным, но толком никто не знал, кем они друг другу приходятся. Они появлялись то в пабах, то на ипподроме, говорят, их можно было встретить и в доме терпимости. И везде мальчик смиренно сидел поодаль от отца?, и как пёс терпеливо дожидается, когда хозяин откроет дверь - мальчик дожидался своего господина. Мальчика звали Фрэнк Гейбл, а мужчина был никто иной как Генри Богарт; но и это доложу я вам, не каждый знает. Генри приходился дядей этому молодому человеку, которого в детстве постигло глубочайшее нечастье - его отец и благородная матушка отправились на рынок за рыбой - но их карета перевернулась и так малыш Фрэнк остался сиротой. Через неделю дядя встретил его на вокзале, и они с вещами отправились далеко на юг, где у дяди имелся бревенчатый дом и небольшое хозяйство. В амбаре копошились свиньи: их было две и обе ничем не примечательные.
Поутру Генри выволакивал своего пасынка на улицу, давал ему револьвер и приказывал стрелять по банкам. Непроснувшийся ещё малыш Фрэнки, в майке и трусах, глотая дорожную пыль - мазал, не моргнув и бровью. За что тут же получал взбучку от своего дядюшки Генри. Потом мужчина садился на одно колено, так, чтобы "быть на одном уровне" с Фрэнки. Дядя глядел ему пронзительно в глаз и Фрэнк тут же всё понимал. Но Генри было не лень "ещё раз ему всё разъяснить" (это, кстати, его собственные слова): "А ведь в этом мире никто за тебя не постоит. Ты понимаешь? Ты сам за себя. Понимаешь? Ведь ты же не понимаешь!". Фрэнк в такие минуты не мог и слова вымолвить от страха - потому его дяде начинало казаться необходимым объяснить всё доходчиво. "Ну что же ты, ведь ты же был со мной в городе. Ты видел тех людей. Ты же их насквозь разглядеть должен был! (тут он повышал голос, исходил на крещендо) Ведь все эти торговки, парикмахеры, шериф, да и просто бабы, которые там шляются! Ты ведь знаешь зачем они там шляются, Фрэнки-мальчик?! Ты же должен видеть, что все они прогнили насквозь!". Тут Фрэнки не выдерживал и начинал рыдать. И вы должны были быть там, чтобы видеть как менялось лицо его дядюшки. Внезапно, свирепый оскал его щёк спадал, а в глазах появлялась такая забота и меланхолия, что они попросту становились "собачьими". Генри обнимал своего пасынка одной рукой, тот опускал голову и, уткнув глаза в колени, начинал "дрожать всем телом". "Ну что ты! Что ты, что ты... (очень тихо и ласково) Не надо. Ведь я не на тебя, я на них злюсь, ты пойми, мне на тебя злиться бесполезно. (целует в затылок) Ты у меня один, ты уменя один." Здесь Генри уже сам начинал плакать, и речь его уже было не разобрать. Как бы то ни было, он довольно быстро "приводил себя в порядок", откашливался и продолжал: "Вот потому я тебя и учу! Меня ведь не станет, и что тогда! Как ты жить то будешь? Ты думаешь, что готов?! Ты плачешь как потаскуха, которой попался нерадивый клиент! Привык там жировать! Так теперь этого не будет!". Генри срывался в сторону хижины, не оглядываясь, а Фрэнк оставался сидеть в пыли, а наша камера, так сказать, отдаляется, затемнение.
Ближе к полудню Фрэнк и Генри залезли в свой пикап и покатили в город. В дороге они больше молчали и переглядывались. Дорога занимала около двадцати минут. В дороге они не слушали радио.
Наконец машина подъехала к аптеке, но дядя с племянником оставались сидеть неподвижно. Потом Генри бросал на Фрэнка тяжёлый взгляд, потом включал радио. "Ну давай только опять не будем" - говорил Генри. У Фрэнка глаза уже были полны слёз. "Я не хочу это делать" - голос его дрожал. "Да ладно тебе, ты делала это тысячу раз! Давай, малыш!". "Нет" - юноша сказал это твёрдо, но где-то там, глубоко, клокотало горло. Невыговоренные слёзы. "Нет, подожди, малыш. Подумай. Ведь тебе хочется колы? Да, конечно хочется. А на что мы её купим по-твоему, чёрт побери!?". Мальчик вытер слёзы и кивнул. "Ну давай, иди!" Фрэнк открыл дверь пикапа и вышел. На улице не было ни души. Он прошёл к двери, дал себе всё-таки секунду на размышления (в эту секунду Генри, в машине уже успел нетерпеливо взмахнуть руками) и толкнул дверь. Она открылась, звякнули колокольчики над ней, и Фрэнк оказался в изолированной от остальных звуков кроме непрерывного утробного гула аптеке. Здесь пахло камфорой и всё было белое-белое, и вдалеке маячила фигура продавца. Фрэнк шёл в сторону прилавка - дорога казалась вечностью. Как только он подошёл на него сверху-вниз взглянул человек в круглых очках и с большой головой: "Чем могу помочь, сэр?". "Я..." Фрэнк неуспел закончить фразу, т.к. в аптеку влетел неизвестный-в-маске. Он подбежал к прилавку и сунул джентльмену с большой головой и очками дуло двустволки. Очки слетели на пол. "Доставай деньги сукин сын! Все деньги если тебе дорога жизнь!" "Ладно, ладно, только не кричите. Я сегодня работаю первый день" "Что?" "Я работаю сегодня первый день, и... и... просто..." "Какое мне нахрен дело, что ты работаешь первый день, мать твою!" "Просто... про... я попросил бы вас так не кричать, я и так очень волнуюсь. Я сегодня превый..." "Заткнись, твою мать! Открывай эту поганую кассу или я тебе башку прострелю! И мне насрать что сегодня ты первый день!" "я... я..я" "Что?! Не слышу, мать твою!" "Я не умею открывать кассу, вы должны что-нибудь купить и тогда... тогда..." "Что?! Что ты, мать твою несёшь?!" "Ви... видите ли... я сегодня первый день и... я не умею..." "Чтоб тебя так! Что за м*дак! Не играй со мной в эти игры, парень. Открывай грёбанную кассу!" "Но я правда не умею! Вы должны что-нибудь купить!" "Блин! Ладно, давай, что у тебя есть?" "Аспирин?" "Аспирин - супер." Генри даёт четвертак продавцу, тот открывает кассу и достаёт все деньги из кассы. "Вот ради чего мы старались", - обратился Генри к Фрэнку. "Паршивые тридцать баксов! И ты даже не понадобился." Продавец всё ещё стоит с поднятыми руками, Генри улыбается ему: "Можешь опустить руки, парень. И четвертак оставь себе, я же взял чёртов аспирин." И Генри начинает смеятся всё громче и громче. Продавец тоже улыбается и Генри с племянником выходят из аптеки.
Уже в машине Генри позволил себе смеяться во весь голос. Да что там, даже Фрэнк улыбался зубастой улыбкой. "Ты видел его лицо?! Хи хи, как он скалился, когда мы выходили! Настоящий служащий, вот что я тебе скажу. Держу пари, этот парень далеко пойдёт. И ещё эти жалкие тридцать баксов! Ха ха ха!" Генри улыбался Фрэнку, впервые за долгое время он чувствовал, что нравится мальчику. Он стал свидетелем того, что может вызывать у него не только слёзы. Но Генри ощущал свою ответственность за мальчика, потому он должен был быть строг с ним. Но прямо сейчас, в эту секунду, ему не хотелось быть строгим. "Ладно", сказал он," раз уж тут мы ничего не поймали, давай попробуем по-другому".
Вечером солнце не переставало светить так же ярко, только складывалось впечатление, будто к этой огромной лампе, висящей над всеми нами, вдруг подносили жёлтую тряпку. Фрэнк снова стрелял по банкам. Его дядя ходил поодаль, нетерпеливо цокал языком и отдавал рваные распоряжения: "Держи руку ровнее! Зачем глаз закрываешь?! Не надо! Давай малыш, прикончи этих малышек!". Фрэнк стрелял, его рука вздрагивала, как длинный стальной прут. Банка оставалась стоять на своём месте. Генри не выдерживал, одним прыжком он был уже у своего племянника, обнимал его за два плеча одной рукой и говорил прямо в ухо :"Ну что же ты не собрался. Нужно собраться, мальчик, нужно собраться. Давай ещё раз, глаза не закрывай. Смотри у меня!". Также, в один прыжок, Генри снова становился поодаль. Надо было стать на одно колено, чтобы увидеть картину в нужном ракурсе. Фрэнк, с дорожками слёз на своих щеках , к которым уже начала налипать пыль; а позади него - Генри, словно злобный хищник, словно серый волк из известных сказок, застыл со звериным оскалом на своём лице. Мальчик стреляет, но мы пока не видим, попал он или нет - мы догадываемся по лицу дядюшки. Хищный взгляд уступает место восторженной гримасе. Есть во всём его виде и некая ирония. "Ну ты мой мальчик! Попал! Смотри-ка, попал!" Снова он уже сидит рядом с Фрэнком, гладит его волосы, шепчет ему слова своей отеческой любви. "Ведь можешь же, когда хочешь. Можешь своего дядьку обрадовать. Ну дававй, пальни ещё раз. Делай всё то же самое." Мальчик, зараженный энтузиазмом своего "учителя", снова становится в стойку, то есть опускается на одно колено. Он делает выстрел, банку закручивает, скорее по инерции - пуля её даже не задела. Генри сплёвывает в песок под ногами : "Ладно. Может быть, не всё сразу."
Несмотря на то, что Генри нарекал себя учителем, он видел разницу с наставником. Поэтому он частенько ложился спать раньше своего племянника, не запрещал ему пить кока-колу, не стеснялся выражаться в разговоре с ним и не запрещал выражаться самому Фрэнку. Вот и сегодня, после тренировки, Генри поднялся наверх и через пять минут уже спал. А Фрэнки остался на первом этаже, в компании с радио, где передавали какую-то сводку новостей. Диктор зачитывал текст монотонным голосом, и триумф его больше походил на ярость - казалось, этот человек может говорить только со стиснутыми зубами. Наверное, он воевал. Фрэнк открыл холодильник и достал с верхней полки бутылку кока-колы. Немного повозившись с крышкой, та ему всё-таки поддавалась - и он, пританцовывая и покачиваясь (удивительно, потому что никакой мелодии и не звучало, был только этот "надсадный" бубнёж). Фрэнк подходил к дивану, рядом с которой стояло радио, подходил вплотнуя к нему - "вставал с ним на один уровень". Фрэнк начинал напевать в манере ската, и сообщения об удачном военном действии смешивались со всеми этими "па-ба-ба", "ди-бу-да-да-да" и "скибоп, дубоп". Ноги мальчика уже начинали заходиться в бешенном ритме, слова становились резче и громче с каждой секундой; сверху послышался отчётливый стук-Генри не выдержал и ударил прикладом по полу трижды. "Потише там!". Но это уже было лишним, мальчик в мнгновение ока выключил радио и свернулся комочком рядышком. Он снова дрожал, видели бы вы его глаза. Прошло какое-то время и мальчик тихонько, на цыпочках, добрался до своего диванчика, встал на него ногами и достал с прибитой полки книжку. Это был сборник сказок, которые мальчик читал круглый год. Он улавливал лишь половину смысла, заложенного в словах и поэтому ему никогда не надоедало её перечитывать. Вот и сейчас он открыл её на странице со своей любимой картинкой, и нача читать с середины предложения: "...уходила из дому, они как бешенные носились по комнатам, опрокидывали всё вверх дном и разбивали порой прекрасную посуду, которая оказывалась у них на пути. Но, услыхав, что хозяйка поднимается по лестнице, они забирались на свои подстилки и размахивали хвостами, приветствуя её как нив чём не бывало". Мальчик глубоко вздохнул, левую руку пустил за спину и, немного порывшись за подушкой, дорстал оттуда револьвер. Его рукоятка блестела, перекликаясь с дулом. Мальчик положил своё оружие себе на жвот и, устроившись поудобнее,продолжал чтение. Через какое-то время его голова клонилась на бок и он засыпал, также, с револьвером на своём животе. Затемнение.
На следующее утро, Генри будил мальчика, но нежно, не как в прошлый раз. "Вставай, малыш, открой глазки. Просыпайся." Но Фрэнки только переворачивался на другой бок и снова засыпал. Генри тряс его за плечо, нежно водил руками в волосах. Но мальчик будто не замечал его. Через какое-то время мужчине надоело возиться с ребёнком, он плюнул в сердцах, взял шляпу со стула, набросив её на своё чело он пошёл к двери. Но у самого порога, он задержался, его взгляд снова обратился к свернувшемуся калачиком мальчику. Медленно он подошёл к нему, просунул ему руку под живот и вытащил револьвер. "Маленький дурачок" - но в голосе его не звучала нота неудовольствия, наоборот, в данном конкретном случае явственно сквозила забота. Генри поцеловал Фрэнка в затылок, в тайне надеясь что тот ничего не заметил. Скоро хлопнула входная дверь.
Фрэнк проснулся в состоянии, когда кажется, что твоё тело - это самая неудобная оболочка, которую мог придумать Господь Бог. Он не знал, сколько проспал, а разбудил его хаотичный как мотылёк, залетевший в пивную банку, приговорённую к расстрелу, голос его дядюшки. Он то ли шептал, то ли бубнил, да всё это ещё со свойственной только ему хрипотцой - что-то неразборчивое. При этом, он без остановки тыкал левой ладонью Фрэнка, больше всего доставалось лицу его рёбрам. Фрэнку бил в нос знакомый запах. Пахло так, будто ты сильно ударился головой о железную балку. Фрэнк наконец смог сфокусировать взгляд на своём дяде и его охватил ужас. Лицо дяди Генри будто осталось без изменений, но Фрэнк не дал себе обмануться, он видел этот явственный серый оттенок его лица, такой неестесственный для его вечно-краснощекого дядюшки. Уголки глаз были опущены и словно высушены. Нижнюю губу рассекала надвое белая полоска засохшей слюны, словно соль на ботинках.
Фрэнк инстиктивно отодвинулся назад - прижался спиной к спасительной, холодной стене, зажал подушку ногой и, казалось, не замечал этого. "Фрэнки...",- и тут мальчика охватил настоящий ужас. Это не был голос его дяди. Вместо него с Фрэнком разговаривало что-то очень пыльное, иссохшее и застывшее в ощущении абсолютной боли. Мальчик зажмурил глаза, а чудовище стояло перед ним на коленях, тянуло к нему свою липкую лапу и источало запах головной боли. "В этот раз всё прошло не слишком гладко, Фрэнки малыш. Говорил я тебе, ты мой счастливый талисман", - чудовище усмехнулось. "В этот раз твой учитель напортачил. Порядочно напортачил,так-то". Фрэнки не смотрел на своего ужасного собеседника, но внимал каждому его слову. На него постепенно накатывало осознание происходящего, только смешанное в гремучей смеси вместе с апатией и чудовищной агонией Понимания. Его дядя умирал. Прямо здесь и сейчас. Это было видно по тому, как медленно он моргал и по особому положению его губ - было похоже будто он сам уже оценил происходящую ситуацию, и она ему не понравилась. "Скоро сюда приедут люди, малыш. Они приедут за мной",- нет, всё-таки его хриповатый тембр не выдержал, голос сорвался и было слышно как в горле у него рвалась кровь. "Они приедут, чтобы забрать меня. Но не тебя!" Фрэнк в ужасе отшатнулся, это уже не было похоже на речь вовсе - внутри его дядюшки Генри рокотал в нетерпении какой-то зверь, которого дядя ещё не сумел поймать. "Да, тебя они не заберут, нет. Поэтому мы должны отыграть наш спектакль, последний раз малыш, понимаешь". Внезапно воздух окрасился в красно-синий цвет - раздался вой сирен, дополнявший общее состояние хаоса. Монстр не на шутку испугался, отчего его вид сделался загнанным, а от этого ещё более безумным. "Пойдём, малыш." Монстр схватил мальчика за руку и несмотря на своё физическое состояние (только сейчас Фрэнк заметил что в левом боку его дяди образовалась пробоина, шириною в леденец) с проворством выволок того на улицу. Хлопнула дверь, а с кровати упала книга сказок и открылась на любимой картинке Фрэнка.
На улице хаос застал мальчика во всей красе. Вместе с воем сирен поднялся сильный ветер, который продувал насквозь маечку Фрэнка. На их газоне, поле, чёрт побери! это уже не важно, красовалось около пяти полицейских машин. Рядом с каждым автомобилем красовалось по четыре-пять полицейских, мужчин в широких шляпах и при широких усах, мужчин, которые не улыбаются. Каждый из них стоял с револьвером в руке, на одном колене. Только некоторые практически полностью скрывались за машинами, так что было видно лишь верхнюю часть их шляп - было похоже, что машины стали для них чем-то вроде окопов, заграждений. Генри поставил мальчика прямо перед собой, лицом к стражам порядка. Свои руки он поднял вверх и застыл в напряжённом молчании. Так они и стояли - монстр и маленький мальчик, призрак рядом с Жизнью, в самом естесственном её воплощении. Потом Генри начал говорить, но из-за воя сирен его было не слышно. Тогда главный полицейский махнул рукой и вой начал спадать, пока совсем не утих. Монстр откашлялся и начал снова:"Я не жиолец! Но вот этот мальчик - мой единственный племянник и я... я...",- что-то мешало ему говорить. Они стояли там в свете от десяти фар, будто на сцене в каком-то странном, недоработанном театре и давали главное представление. Отличие было скорее всего в том, что на них глядело полсотни стволов. "Я хочу, чтобы с ним ничего не произошло. Это мой ученик..."- один из "окопных" полицейских сделал выстрел из-за капота машины из длинного ружья. Он посмотрел в длинную трубку со стеклом, кончик его языка повисел немного между верхней и нижней челюстью -бах!- и он прострелил дяде енри голову. Монстр молниеносно осел, рухнув как мешок картошки, сразу всем телом. Фрэнки успел только один раз вздохнуть - он даже не сумел оглянуться. Первое что он увидел - стеклянный взгляд и какой-то особенно-сморщенный вид шеи дяди. Как-то моментально дяде стало всё-равно на Фрэнка.
Мальчик обернулся к своим палачам. Если ы вы были там, вы бы увидели, что его глаза снова были полны слёз. Проворным и мелким движением он сунул руку за пазуху и вытащил свой револьвер. Рукоятка его сверкнула, прекликаясь с дулом. Мальчик встал на одно колено, выставил вперёд свою руку, как стальной прут и он не закрывал глаза. Мы с вами знаем что револьвер - это шестизарядное оружие, т.е. в него за раз умещается только шесть патронов, шесть смертей. И также я знаю, что вы мне сейчас не поверите, если я скажу, что мне самому непонятно как и почему, но патроны у мальчика не закончились пока он не уложил каждого палача. Он стрелял им в головы, и их шейные позвонки перекручивались, взгляд становился удивлённым, и они поочередно падали в дорожную пыль, взмахивая всем телом перед падением. Один за другим на землю валились автоматы, клацали наручники, обмундирование лилось сплошным потоком вслед за своими мёртвыми обладателями. Шум кончился с последним трупом, осталось только мерцание сирен и запах пороха.
Фрэнк вернулся в дом, положил револьвер на стол, где недавно лежала шляпа его дяди. Подошёл к своему дивану, поднял и расправил книгу. Радио включилось, будто само собой. Снова комнату заполнил монобубнёж диктора. Фрэнк дошёл до холодильника, достал с верхней полки кока-колу и немного повозившись с крышкой, та скоро поддалась.
А наша камера начинает отдаляться от маленького мирка, в котором оказался заперт наш малыш Фрэнк, минует труп его дядюшки и медленно поднимается ближе и ближе к звёздам. Мы улыбаемся? Да, мы улыбаемся.

Это что - "детство Дилинджера" или автобиография?
А вообще хорошо Не считая, разумеется, граматических ошибок и стилистических корявостей, коих тоже хватает - подробно останавливаться не буду Вот с первых строк зацепило "молодое лицо 10-летнего мальчика" Ну и классическая ошибка - излишние уточнения типа "сунул свою руку в карман своих брюк" - тоже до фига. Борись с ними, Дюк!
Вместе с тем, отмечу и хороший оборот. Вот этот:

Цитата

По содержанию - не мешало бы уточнить ситуацию с пистолетом Фрэнка. Дядя вроде как забрал его у спящего племянника. Потом, когда они на улицу выходили, пистолет не упоминается совсем - то есть, гипотетически, конечно, пацан мог его прихватить чисто на автомате (аки юный стрелок Джейк Чемберз ), но лучше внеси ясность.
Имею пару вопросов:

1). Рауль, почему, блин, опять Генри и Фрэнк вместо Генны и Феди? Понимаешь, к чему клоню? Перенеси рассказ на нашу почву, помести героев в российскую действительность (которую ты априори знаешь лучше, чем "книжно-киношную" Америку) и произведение многократно выиграет - станет гораздо более выразительным и близким читателю. Впрочем, об этом уже миллионы раз говорилось, но воз (в смысле - сюжет произведений многих форнитов) и ныне там - за океаном то бишь

2). Почему такое "ниякое" название? Ничего лучше в голову не пришло, али просто было лень думать?

3). Что значит "советская школа перевода"? Это к чему вообще?