Ответов в теме: 1749

[Агни]

"В некие времена людям вдруг надоело работать — они решили прекратить работать, а там хоть бы и голодная смерть. А чтобы не возникало искушения, решили собрать все орудия труда и подарить Орлу. И вот они собрали топоры, прялки, пилы, ножи, веретена, грабли, лопаты, весла, иглы, станки — и все это отнесли Орлу. Орел съел это. Люди хотели уйти, успокоенные, но Орел сказал им, чтобы они принесли также все буквы и все слова, чтобы они больше не мучили людей. Буквы ему еще принесли, а слова найти не смогли: они сразу все попрятались. Так и сказали Орлу: не знаем, куда слова подевались. Тогда Орел съел всех людей. Решив, что слова скрылись в людях. Людей и вещей не стало, и Орел зажил счастливо. Но он ошибся — слова скрывались вовсе не в людях. Когда слова увидели, что Орел постарел и нет в нем прежних сил, слова стали возвращаться. Слово «небо» скрывалось в камне — оно вышло и пошло по полям. Тут слово «мотыга» объявилось, где оно скрывалось — никто не знает. Слово «кочевряжка» откуда то объявилось. Затем больше: слово «кусок» появилось. Слово «поросль» появилось. А потом и другие слова стали вылезать изо всех щелей. Орлом овладела ярость: ведь его обманули. И он решил уничтожить мир, раз уж этот мир дал прибежище словам. Он собрал свои силы и съел мир. Какое то время он еще был один в пустоте, а потом умер. То ли силы иссякли, то ли пришел ему срок. И вот мертвый Орел остается быть в этой пустоте, потому что нет никаких существ или сил распада, которые уничтожили бы его труп. А в трупе Орла — все вещи, все люди и все слова. Так и живут внутри. Порой кто нибудь вспомнит о внешней жизни. Но, как правило, о ней не вспоминают."

там же

[Diter]

Крошка: [видя указатель что скоро будет продаваться мороженное] На случай, если кому интересно, сообщаю: через десять миль мне захочется мороженого!
Отис: [передразнивая] «Через десять миль мне захочется мороженого».
Крошка: Ты, с[censored]а, не передразнивай меня, это некрасиво, б[censored]ь!
Отис: Пошла на[censored].
Крошка: Пошел на[censored]!
Капитан Сполдинг: Да что за х[censored]ня в самом деле, две секунды потратить на ребенка тебе за[censored]ло чтоли?
Отис: Да, б[censored]дь, за[censored]ло! Я уже просчитал время, и две лишние секунды нанесут непоправимый урон моему здоровью.
Крошка: Да что за х[censored]ня с тобой творится в самом деле? Я смотаюсь туда и обратно и глазом не успеешь моргнуть!
Капитан Сполдинг: Знаешь чего? Я тоже думаю что возьму себе тутти-е[censored]ны-в-рот-фрутти.
Крошка: Тутти-е[censored]ны-в-рот-фрутти, звучит отлично!

Капитан Сполдинг: Что случилось, сынок? Тебе не нравятся клоуны?
Джейми: [плача, трясет головой]
Капитан Сполдинг: Почему? Разве мы не веселим вас? Разве мы не смешные, б[censored]я? Лучше придумай ответ на мой вопрос, потому что я вернусь и проверю вас с мамашкой, и если у вас не найдется весомой причины ненавидеть клоунов, я всю вашу еб[censored]ю семью пристрелю.
Джейми: [продолжает плакать]
Капитан Сполдинг: Ладно, давай вылезай из машины, вали, давай, давай, давай...!
[смеется]

Фермер: Вы тут не собираетесь моих кур вые[censored]ть, нет?
Чарли Альтамонт: Ты еб[censored]ся? Ты что, куриц еб[censored]шь?
Фермер: А что, я раньше подумывал. Если надо присунуть, а дырки нет? Берешь, отрубаешь курице голову, суешь ей х[censored] в ж[censored]у, и она начинает на твоем х[censored] елозить а ты орешь «Ваааа»!
Чарли Альтамонт: ...То есть ты мне предлагаешь отрубить башку курице? Засунуть в нее х[censored]? Трахнуть ее... И при этом орать «Ваааа»?! Ты меня обвиняешь в изнасиловании курицы, долбо[censored]?
Фермер: Я не называл тебя куро[censored]ом, но вон тот парнишка, он выглядит как-то сексуально неудовлетворенно, а я не одобряю когда е[censored]т моих куриц...

Художественный фильм "Изгнанные Дьяволом" (The Devil's Rejects, 2005 год)

Отредактировано: Diter, 06 Март 2007 - 19:11:08

[Diter]

Цитата

Подпись у Asht'ы:

Злоба, жадность, эгоизм, жажда власти и снобизм.

Страшное, грубое, липкое, грязное,
Жестко тупое, всегда безобразное,
Медленно рвущее, мелко нечестное,
Скользкое, стыдное, низкое, тесное,
Явно довольное, тайно блудливое,
Плоско смешное и тошно трусливое,
Вязко, болотно и тонно застойное,
Рабское, хамское, гнойное, черное.
Изредко серое, в сером упорное,
Вечно лежачее, дьявольски косное,
Глубпое, сохлое, сонное, злостное,
Трупно холодное, жалко ничтожное,
Непереносное, ложное, ложное!
Но жалом не надо; что радости в плаче?
Мы знаем, мы знаем: все будет иначе.

З.Н. Гиппиус «Все кругом»

[Kak_Trotsky]

... Магнитофон спел песню про психов и начал новую — про того парня, который не стрелял.
Егерь с Сергеем по-прежнему неподвижно ждали.
Над просекой пролетели две утки.
Лесное эхо гулко путало слова, возвращая их обратно.
Сергей опустился для удобства на колени.
«Немецкий снайперррр дострррелил меняяя, убив тогоооо, которррый не стрррелял!» — пропел Высоцкий и смолк.
Из ели послышался его приглушенный разговор, потом смех немногочисленной публики.
Егерь сильнее наклонился вперед и вдруг замахал рукой, показывая ружье. Высоцкий неторопливо настраивал гитару. Сергей разглядел между деревьями приземистую фигуру, поймал ее на планку ружья.
— Ты што! Ты што! — отчаянно зашептал егерь, прячась за куст. — Далеко! Подпусти поближе, поранишь ведь, уйдет!
Сергей облизал пересохшие губы и опустил стволы.
Высоцкий резко ударил по струнам:
«Лукоморья больше нет, а дубооов пррростыл и след, дуб годится на паррркет, так ведь — нееет! Выходииили из избыыы здоровенннныя жлобыыы, поррубииили все дубыыы на гррробыыы!»
Приземистая фигура побежала к ели, треща валежником.
Сергей поднял ружье, прицелился, сдерживая дрожь потных рук, и выстрелил быстрым дуплетом.
Грохот заглушил льющуюся из хвои песню.
Темная фигура повалилась, потом зашевелилась, силясь подняться. Пока Сергей лихорадочно перезаряжал, егерь привстал из-за куста и отвесил дважды из своей тулки.
Шевеленье прекратилось.
«А ты уймииись, уймииись, тоскааа, у меня в гррруди! Это только прррисказкааа — скаааазка впередиии!» — протяжно пел Высоцкий.
Вглядываясь сквозь пороховой дым, Сергей снова поднял ружье, но егерь замахал рукой:
— Хватит, чего в мертвяка пулять. Идем смотреть...
Они осторожно пошли, держа ружья наготове.
Он лежал метрах в тридцати, раскинув руки, уткнувшись головой в небольшой муравейник.
Егерь приблизился первым и ткнул его сапогом в ватный бок. Труп не шевелился.
Сергей тюкнул сапогом окровавленную голову. Она безвольно откачнулась набок, показав ухо с приросшей к щеке мочкой. По уху ползали возбужденные муравьи.
Сергей положил ружье рядом и быстро вытащил из кожаных ножен висящий на поясе нож.
Егерь взял труп за руку и перевернул на спину.
Лицо было залито кровью, в которой копошились влипшие муравьи. Ватник был распахнут, на голой груди виднелись кровавые метки картечин.
Сергей с силой вонзил нож в коричневый сосок, выпрямился и вытер вспотевший лоб тыльной стороной ладони.
Изо рта трупа хлынула кровь.
— Здоровый, — улыбаясь, пробормотал егерь и, вытащив из кармана свой складной нож, стал умело срезать с мертвеца одежду. Сергей молча разглядывал убитого.
«Там взапрравду есть и коот, как напрраво — так поееет, а налево — так загнееет анекдооот...»
— Надо б снять, Сереж, — поднял голову егерь.
Сергей кивнул и пошел к ели.
— Вот где его зацепило... во продырявило как... — бормотал егерь, обнажая окровавленный живот трупа. Сергей подошел к дереву, развязал узел и осторожно спустил магнитофон.
«Это только пррисказкааа — скааазка впередиии!» — успел пропеть Высоцкий и смолк, прерванный щелчком клавиши.
Сергей смотал веревку и вместе с магнитофоном убрал в рюкзак. Егерь тем временем ловко отрезал голову, откатил сапогом и выпрямился, тяжело дыша:
— Пущай кровь сойдет, тогда распластаем...

Владимир Сорокин "Открытие сезона"

[Diter]

Вообще не понятно, как можно не любить стволы родных берез? Человек, родившийся и выросший в России, не любит своей природы? Не понимает ее красоты? Ее заливных лугов? Утреннего леса? Бескрайних полей? Ночных трелей соловья? Осеннего листопада? Первой пороши? Июльского сенокоса? Степных просторов? Русской песни? Русского характера? Ведь ты же русский? Ты родился в России? Ты ходил в среднюю школу? Ты служил в армии? Ты учился в техникуме? Ты работал на заводе? Ты ездил в Бобруйск? Ездил в Бобруйск? В Бобруйск ездил? Ездил, а? Ты в Бобруйск ездил, а? Ездил? Чего молчишь? В Бобруйск ездил? А? Чего косишь? А? Заело, да? Ездил в Бобруйск? Ты, х[censor]? В Бобруйск ездил? Ездил, па[censor]о? Ездил, гад? Ездил, па[censor]о? Ездил, б[censor]? Ездил, б[censor]? Ездил, б[censor]? Чего заныл? Ездил, с[censor]а? Ездил, б[censor]? Ездил, б[censor]? Ездил, б[censor]? Чего ноешь? Чего сопишь, па[censor]о? Чего, а? Заныл? Заныл, па[censor]о? Чего сопишь? Так, б[censor]? Так, б[censor]? Так вот? Вот? Вот? Вот? Вот, б[censor]? Вот так? Вот так? Вот так? Вот так, б[censor]? На, б[censor]? На, б[censor]? На, б[censor]? Вот? Вот? Вот? Вот? На, б[censor]? На, с[censor]а? На, б[censor]? На, с[censor]а? На, б[censor]? На, с[censor]а? Заныл, б[censor]? Заело, б[censor]?
В.Сорокин - Дорожное происшествие

[Vagabond]

А часы бьют четыре раза, и с последним ударом врубается из скрытых динамиков с оглушительным звонком "Танец с саблями!" Дверь с громом распахивается - и влетает верхом на швабре совершенно голый Дали, маша над головой саблей!
Он гарцует голый на швабре через весь зал, маша своей саблей, к противоположным дверям - они впускают его, и захлопываются!..
И музыка обрывается.
Входит церемониймейстер и объявляет, что аудиенция дана.
И приглашает к выходу.
Остолбеневший Хачатурян судорожно приводит себя в порядок, справляясь с забрызганными брюками. На крыльце ему почтительно вручают роскошный, голландской печати, с золотым образом, альбом Дали с трогательной надписью
хозяина память об этой незабываемой встрече.
Сажают в автомобиль и доставляют в отель.
По дороге Хачатурян пришел в себя и хотел выкинуть к черту этот поганый альбом, но подумал и не стал выкидывать.
А там его ждут и наперебой расспрашивают, как прошла встреча двух гигантов. И он им что-то такое плетет о разговорах про искусство, стараясь быть немногословным и не завраться.
В тот же день полное изложение события появляется в вечерних газетах, причем Дали в простительных тонах отзывается об обыкновении гостя из дикой России использовать в качестве ночных горшков коллекционные вазы
стоимостью в сто тысяч долларов и возрастом в шестьсот лет.
Так или иначе, но больше Хачатурян в Испанию не ездил.

Михаил Веллер "Танец с саблями"

[Kak_Trotsky]

Дитер, не цытата, а кошмарный сон юного сорокинца - censor, censor, censor...

[Kak_Trotsky]

Потому и крохобор-колобок - что сделан из крох. Всегда однобок колобок. Потому его лиса и съела в срок. Так жесток символ крох. Так Евреи фашизм породили, чтоб Гитлер в богоизбранность играл. Евреи - понятие Времени, которое охватывает Вечность, равно Вечности, но осознает себя только дискретно в данный момент относительного Времени, в силу ограниченности нашего Сознания и Бытия. Очень понятно. В этом вся Человеческая Трагедия, на х*й, б***ь, протуберирует, сучара. Видим Света Чудеса, а Света самого не видим. Такие мы, б***ь, все люди Евреи - я от бабки ушел, я от дедки ушел. Да куда ты, на х*й, денешься. Это как эта перекличка анекдотная в тюряге заебала: Чикатило здесь? - Ну здесь я Чикатило. - А надзиратель, б***ь: а куда ты, на х*й, денешься. - А я ему: а куда ты, на х*й, денешься - пиздоштучка - два шарика и ручка?
Так мы все фашисткие жиды и жили в антимире и живем. Куда мы, на х*й, денемся от Духа ебаного Мирового Развития, б***ь. Да если Дух спасет миллионы - погибнет Жизнь совсем, б***ь, на Земле! Небо не человечно, на х*й. Ни одна молитва не услышана. Ни одного святого до сих пор, б***ь, не было и нет. Да если Бог кому-то сделает Добро просто так на халяву - будет очень до хуя нахлебников на это, все трудиться перестанут, и никто не будет рваться туда, куда надо интуитивно внутренне, б***ь, по-еврейски рваться в Бога Непорочную Идею, все круша. Незнание законов не освобождает от ответственности. Вот Сталин рвался тоже, на х*й, как еврей внутренне на Небо - положил внешним физическим восточно деспотическим образом на Русской Земле несколько миллионов сотоварищей ради ленинской, но пушкинской идеи изначальной нутряной упрощения и сжатья языка и логики сознанья. Миллионы так людишек ужал в гулагах - упростил сознанье: все по Пушкину - по заветной ксиве - сакрально-гениально. Но Духу Развития Божественного Мира по хую - он, этот Дух хуев, через эти убийства на хапок - непонятно в какую сторону, но развивается...

Смерть всегда Надежду порождает и Прекрасное. «Мы» надо понять, на х*й, через букву Ума - букву Ноль, где морда с жопой сошлись, тогда поймешь что такое «Я» - головка от хуя, сука. И в ласковости слов поищем мы пророчества, кто есть мы сами и с усами в Духе, б***ь, Развития Божественной Вселенной в центре Мирозданья на Руси. В знании же монстров нет. И где как не в тюрьме понять все это можно окончательно. Здесь все так размеренно - как в самой подходящей Смерти Вечной Устоявшейся Покойно. Еду приносят вовремя. Не кричат, не ругаются, не обижают. Охранники-солдаты обращаются даже почтительней этого мудака-адвоката, пидараса жидовского. Сдался, на х*й, мне этот адвокат, когда я сам себе, б***ь, адвокат. Навязали. Поняли, что я безотказный добрый человек, навязали жиденького жидовского адвоката - вредителя против меня на вокзальных мусоров работать. Ну и к смертной вышке меня приговорили и выиграли процесс что-ли? Меня судили? Ну-ну. Сами себя судили и не осудили - потому что меня к смертной желудочной вышке приговорили.
Вот я себя к вышке приговорил - это уже другая Космическая Вышка - Вышка Чикатило. Во-во. И откуда только потерпевших столько много взялось? И каждый день все разные: разные мамы, папы, тети, дяди и друзья разнообразные. Сердечный приступ на процессе заполучат, укольчик впарят и меняются. Право, жиденький пошел народец на потребу.
б***ь, ведь покончил-то я там всего с пятьюдесятью четырьмя сынками-дочками-младенцами. И я понимаю, что у всех детей родителей всегда в два раза больше. Ну, дяди, тети, ну, друзья - понимаю. Но не тысячи ж сердечных, б***ь, кровинушек родных у полсотни, сука, мною убиенных голышей. Не Боря ж, на х*й, Годунов, не царевичей же, сука, с царства русского снимал. Не Ваня ж, на х*й, Грозный, сука, б***ь, Уран. Не Ёська ж, сука, Сталин, б***ь, затейник массовик, б***ь, с прибауткой, что бабы нарожают и еще... Везде всегда во всем - одна проблема Власти.
А то, что я дал блаженную смерть их кровинушкам, б***ь, теперь уже вечно безгрешным - этого понять и оценить они, б***ь, не хотят, не могут почему-то, что их детишки в рай попали золотой, минуя жизни ад кромешный. В пятый класс еще, б***ь, не успели перейти, а в рай небесный золотой попали. Помучились, конечно, перед смертью. А кто, скажите мне, без мук в юдоле этой, б***ь, космической кончает? А в рай дорогу надо заработать - мучениями великими заработать...

Да детишкам-то самим лучше было еще пять минуток лишних прожить на белом, хоть и черном свете, господа, для Развитья Мирового Духа. Вы Достоевского - душекопателя самого еврейского - почитайте знаменосца всех Евреев Западных по Духу. Там у него ясно написано: дайте человеку место на скале в десять сантиметров, и чтоб дикий орел, ужасный да кровавый, у него каждый Божий день печень прилетал клевать - человек просто с радостью великой согласится и на такую живодерную жизнь вместо смерти. А Достоевский был пророком изрекающим - это он про нас, русских жиденьких блудливейших советскихших жиденков все это написал. Он все заранее написал, что с нами, революционными еврейскими тварюшками, случится - какое счастие-несчастие марксисткое на голову наступит и душу, б***ь, раздавит, на х*й. И что слушали гения, пророка вы, в пизду? Да, б***ь, к вышке, суки, как меня приговорили, на х*й. Да за пять минут перед казнью вышку, б***ь, тюрягой заменили, б***ь. А что человек за эти пять минут, б***ь, перед казнью пережил-то, сука, самый великий русский писатель - вам это по хую. Не, ну после такой человеческой встрясочки у него, б***ь, и пошли писаться сердечные романы про сонечек блядей и убийц всевышних.
Пророки, гении - сердечные ребята, - на то они и гении, пророки. А гениям сердечность не прощают люди...

И вы, б***ь, скоты вокзальные, хотите, чтобы детишки ваши, души невинные, в таких же, б***ь, скотов, как вы - как я, вокзальных обратились? Чтоб коммерсантами, б***ь, стали, рэкетирами залетными и чтоб сами бы потом друг дружку резать стали за долларовые копейки, *ля? Не проходили Чичикова вы с церковью безбожной, которая Гоголя в Оптиную Пустынь не пустила, и он роман пожег и с помощью монаха умер? Царя не проходили одного, который философствовать себе лишь позволял и подарить, б***ь, с барского плеча жизнь Достоевскому пророку издеваясь мог единолично? Против этого верченья против стрелки часовой вы не ропщите толпой? А Толстого кто из церкви выгнал из за Власти? Тут так, б***ь, исторически занервничаешь - лечиться невозможно.

Михаил Волохов. ВЫШКА ЧИКАТИЛО

[Vagabond]

There was once, so Schopenhauer tells us, a colony of porcupines. They were wont to huddle together on a cold winter's day and, thus wrapped in communal warmth, escape being frozen. But, plagued with the pricks of each other's quills, they drew apart. And every time the desire for warmth brought them together again, the same calamity overtook them. Thus they remained, distracted between two misfortunes, able neither to tolerate nor to do without one another, until they discovered that when they stood at a certain distance from one another, they could both delight in one another's individuality and enjoy one another's company... Unknown to themselves, they had invented civil association.

Michael Oakeshott "Talking Politics"

[Diter]

- Стрелок, ты что, Кинга любишь?
- С чего это?
- Ну, прозвище... или просто стреляешь хорошо?
- Увидишь.
Мы выезжаем из тумана. Дорога идет по осыпающейся насыпи, впереди - обгоревшее, как рейхстаг после штурма, здание вокзала. Похожесть усиливает развевающийся на куполе красный флаг. То ли деталь антуража - многие западники до сих пор сводят счеты с коммунизмом, то ли наоборот, кто-то из большевиков решил отметить годовщину революции. Скорее, последнее, через три дня - седьмое ноября.
- Сейчас смотри внимательно, готовься, - говорит Алекс из-за спины. - Засада непременно будет. Понимаешь, лишняя обойма всем нужна...
- Понимаю, - говорю я, поворачиваясь. Стреляю два раза, и наведенный уже пистолет падает из руки моего недолгого союзника. Наклоняюсь к нему. Алекс глотает ртом воздух, бессмысленно глядя на меня. Программа дает ему еще секунд пять, чтобы осознать свое поражение.
- Кингa, впрочем, я тоже люблю, - сообщаю я, поднимая его пистолет.

С. Лукьяненко - Лабиринт отражений

[Vagabond]

Катька уже поняла, что дядя Боря - из тех русских людей, которых так любят интеллигентные евреи, ничего не умеющие делать руками. Дядя Боря был очень для них удобен - он все делал быстро, аккуратно, дешево и с удовольствием. Ему доставляла наслаждение собственная власть над материей, будь то пространство, которое аппетитно пожирала его «газель», или любой механизм, который работал от бензина или соляры. При этом дядя Боря не презирал тех, кому помогал. Он был идеальным соседом и надежным приятелем, очень мало пил, давно не курил и вообще являл собою тот идеал русского человека, о котором всегда мечтали народолюбцы всех разновидностей. Можно было сказать, что так называемые русские интеллигенты с еврейскими спорили именно за дядю Борю - за то, чтобы он только им чинил машины, водопровод и иногда электричество, а вражескому клану, напротив, не чинил ничего. При этом одни предлагали лишить дядю Борю всяких свобод и обязать его строем ходить в церковь, отдавая честь встречным городовым, а другие желали обобрать его до нитки и внушить ему, что его на этой территории терпят из милости, - но и те, и другие, в сущности, очень его любили. Оставалось понять, какой смысл во всем этом находит сам Боря и почему такое положение вещей представляется ему оптимальным. Вероятно, оно нравилось ему потому, что избавляло его от сложностей исторического выбора, ибо вся история заключалась в борьбе одних бориных поработителей с другими, в то время как сам Боря не обращал на нее никакого внимания, примерно раз в столетие от души колотя обоих. Для дяди Бори, умеющего все, починка машины или наладка проводки не представляла никаких трудностей, а для русских и инородных интеллигентов, одинаково безрукой публики, была ножом вострым - так что оба клана очень боялись потерять Борю. В душе Боря, несомненно, это понимал, а потому знал себе цену, - но сострадание к беспомощным соседям и стихийное уважение к грамотности было в нем покамест сильней годами копившейся снисходительности, медленно выбраживавшей в презрение. И покамест он не запрезирал всех окончательно, надо было его отсюда увозить - туда, где техника сама себя чинит, а люди могут жить в свое удовольствие.

Дмитрий Быков "Эвакуатор"

[Ashta]

Когда есть время подумать (а теперь у нее есть целая вечность, чтобы подумать), Саманта с легким болезненным толчком понимает, что застряла где-то между десятью и одиннадцатью годами, застряла вместе с няней и Клер. Она размышляет об этом. Число 10 - круглое, симпатичное, как пляжный надувной мяч, и все-таки год был нелегким. Каким был бы следующий, с числом 11? Наверно, еще острее и неудобнее. Эти единицы как иголки. Но Саманта выбрала быть Мертвой. Хоть бы это был правильный выбор. Интересно, мама тоже выбрала бы быть Мертвой, а не мертвой, если бы могла выбирать?
В прошлом году, когда мама умерла, они в школе проходили дроби. Дроби напоминали Саманте диких лошадей, пестрых, пегих, пятнистых. Их так много, и все - вот, пожалуйста, - неправильные, норовистые и непослушные. Стоит только подумать, что справилась с какой-нибудь, как она тут же взбрыкивает и сбрасывает тебя. У Клер любимое число 4, она говорит, это высокий худенький мальчик. Саманту мальчики интересуют меньше. Ей нравятся числа и цифры. Например, цифра 8, которая может быть совершенно разной. Если восьмерка стоит вертикально, она похожа на женщину с узкой талией и пышными волосами. А если положить ее на бок, она напоминает свернувшуюся змею с собственным хвостом во рту. Это что-то вроде разницы между Мертвой и мертвой. Если устанешь, то можно выбрать другое состояние.

Келли Линк, "Шляпа Специалиста"

[Vagabond]

Гоголь падает из-за кулис на сцену и смирно лежит.
Пушкин (выходит, спотыкается об Гоголя и падает): Вот черт! Никак об Гоголя!
Гоголь (поднимаясь): Мерзопакость какая! Отдохнуть не дадут. (Идет, спотыкается об Пушкина и падает.) Никак об Пушкина спотыкнулся!
Пушкин (поднимаясь): Ни минуты покоя! (Идет, спотыкается об Гоголя и падает.) Вот черт! Никак опять об Гоголя!
Гоголь (поднимаясь): Вечно во всем помеха! (Идет, спотыкается об Пушкина и падает.) Вот мерзопакость! Опять об Пушкина!
Пушкин (поднимаясь): Хулиганство! Сплошное хулиганство! (Идет, спотыкается об Гоголя и падает.) Вот черт! Опять об Гоголя!
Гоголь (поднимаясь): Это издевательство сплошное! (Идет, спотыкается об Пушкина и падает.) Опять об Пушкина!
Пушкин (поднимаясь): Вот черт! Истинно, что черт! (Идет, спотыкается об Гоголя и падает.) Об Гоголя!
Гоголь (поднимаясь): Мерзопакость! (Идет, спотыкается об Пушкина и падает.) Об Пушкина!
Пушкин (поднимаясь): Вот черт! (Идет, спотыкается об Гоголя и падает за кулисы.) Об Гоголя!
Гоголь (поднимаясь): Мерзопакость! (Уходит за кулисы.) За сценой слышен голос Гоголя: "Об Пушкина!"
Занавес.

Даниил Хармс "Гоголь и Пушкин"

[Kak_Trotsky]

В комнату вбежал кот с расширенными глазами, шерсть дыбом.
- А, - заметила Софья Петровна, - значит, он нагадил. Он всегда, Лерочка, когда нагадит, сам не свой становится. Словно он не естественное дело справляет, а черт знает что делает. Пугается. Сам себя. А делает он по правилам, я его не ругаю. Испуг-то его не от мира сего. Недоволен он своим устройством. Очумевает.


Ю. Мамлеев. "ДРУГОЙ"