0
- Здравствуй, Лида.
Не спрашивай, откуда я взялся в твоей спальне и как узнал твое имя. Я колдун. Да-да, тот самый злой колдун из сказок, властелин подземного мрака и земли вечного холода, повелитель мертвых. Ты ведь узнала меня, правда?
Человек наклоняется над постелью девочки. Глаза его – древние, древнее, чем свет и тьма, желто-оранжевые, как мамины янтарные бусы, и узкие черные зрачки в них кажутся завязшими в янтаре насекомыми, неспособными двинуться, а только расширяющимися и сужающимися пугающей своей пульсацией. У гостя худое острое лицо и жилистые руки, обнаженные до локтей, а кроваво-красный балахон перепоясан тяжелым кожаным ремнем с медной пряжкой, на которой бессмысленно пучит глаза страшная драконья морда. Свой посох с железным набалдашником человек прислонил к стене.
- Сегодня особенная ночь. Ночь, когда исполняются все желания.
Лида деревянно кивает.
- Мы действительно похищаем маленьких девочек, но вовсе не за то, что они не доели борщ или кричали на маму. Мы не держим их в подземельях и не скармливаем гигантским охотничьим псам. – Белые твердые пальцы осторожно дотрагиваются до нежной щеки ребенка; девочка вздрагивает, но не отдергивается, смотря, как загипнотизированная, в янтарные глаза.
- Ровно в полночь, согласно уговору, ты пожелала Дара, и я даю его тебе. Я поселю тебя в своем замке из костей и обсидиана, постелю под твоими ногами роскошные ковры из меха черных волков, одену тебя в змеиную кожу и красный шелк. Я повешу тебе на шею ожерелья из золота настолько чистой пробы, что его можно согнуть двумя пальцами. Ты будешь летать вместо со мной под кровавым небом города, который застыл в собственном сне, и чьи жители, не напоминающие ни людей, ни животных, как один, падут перед нами на колени.
Девочка непонимающе смотрит на ночного пришельца.
- Я подарю тебе все игрушки мира, принесу по твоему желанию любые, самые изысканные, сладости. Ты не будешь отказывать себе ни в чем, а я никогда не отругаю тебя и не накажу. Ты никогда не встретишь тех мальчишек, которые обзывали тебя обезьяной и забросали во дворе песком, а если захочешь – я сделаю так, что их внутренности вывалятся изо рта. Просто пойдем со мной. Я буду любить тебя. Пойдем.
Но Лида не верит, глядя в страшные насекомьи зрачки, что их обладатель способен на любовь. Холод, идущий от его руки, запах озона и старых медных монет пугают даже сильнее, чем то, что гость сам назвался злым колдуном. И она мотает головой, вжимаясь в лакированную спинку кровати, всем сердцем желая, чтобы гость ушел, а не забрал ее силой, набирает воздух, чтобы закричать, но страх спирает горло.
Тогда колдун берет девочку за подбородок, наклоняется еще дальше и коротко целует в лоб сухими губами, как целуют покойников; тугое кольцо на горле Лиды наконец разжимается, и она кричит, падает, не то от толчка, не то рванувшись сама, на простыню, ниже, сквозь пол в бесконечную ледяную пропасть.
Лидия Александровна на выдохе вырывается из кошмара и поначалу, в растянутые секунды между сном и явью, не соображает, где очутилась, почему вокруг так темно и тихо и не слышно за окном привычного гула трассы. Впрочем, по мере того, как проясняется сознание, кусками всплывает память о недавнем переезде, точнее – возвращении на старую квартиру, о встрече с соседями, о множестве звонков, о том, как она сама, измотанная донельзя, подложила матрац, подушку – и уснула среди нераспакованных вещей, на засыпанном известкой и хлопьями старой пыли полу. Женщина приподнимается на локте, промаргиваясь и пытаясь определить на глаз, сколько времени.
- Ровно три, - шепчут за спиной. – Час, когда мы сильнее всего.
Лидия Александровна поворачивается так круто, что ударяется головой о неудачно стоящий чемодан.
Гость сидит по-турецки в углу, слегка подавшись вперед своим гибким телом. Янтарные глаза горят в темноте, и на мгновение игра света и тени создает впечатление смотрящего на Лидию гепарда.
- Ну зачем ты вернулась?
Она хочет сказать «Ты прекрасно знаешь», но понимает, что колдун не это имел в виду. Снова, как тогда, на горле зажимаются тиски, на этот раз от обилия в нем слов, которые Лидия-Лида не может сказать, и у нее вырывается лишь сдавленное «Я…»; но она уже чувствует ледяные пальцы где-то на внутренней стороне затылка, безжалостно сдирающие прошедшие годы ее жизни, как кожуру с апельсина, вертящие их, рассматривающие с брезгливой отстраненностью. Когда же дышащая могильным холодом хватка наконец отпускает ее разум, Лида-Лидия бессильно падает на матрац и зарывается лицом в сбившуюся и тяжелую от ее собственного пота простыню.
Колдун поднимается с пола, и из его тени выходит еще одна фигура. Это девушка в истлевшей голубой шубейке, с грубым пластырем на щеке, из-под которого вытекает желтая слизь, коркой засыхая на бескровном лице. Она молча надевает на голову колдуна черную корону с острыми зубцами. Тот тем временем берет в руки посох.
- Как трогательно. Ты пришла за Даром, который так и не смогла принять в прошлый раз. Ты хочешь исправиться. Ты думала, что поверить – значит, обрести веру.
- Я всегда в тебя верила! – сквозь слезы кричит Лидия. – Даже когда взрослые начали меня разубеждать! Даже когда я испугалась твоей руки!
- Дитя, я знаю, что ты веришь в мое существование, но веришь ли ты в меня? Непослушные девочки не получают подарков.
Колдун ударяет посохом об пол, и исчезает вместе со своей спутницей. В окно бьет свирепый порыв ветра, в котором слышен удаляющийся грохот копыт – Лидия знает, что коляску колдуна влекут три белых огнедышащих коня с клыками вампиров.
Она сползает на пол, беспомощно плача, среди своих вещей, пока за окном слышны далекие пьяные голоса и отдельные взрывы фейерверков.
«Непослушные девочки не получают подарков.
Я исправлюсь.
Я буду послушной в этом году, обещаю тебе».
И опять поздравляю. На этот раз с прошедшим, ога
Отредактировано: Ashta, 05 Январь 2007 - 06:43:55
Хотя это не умаляет захватывающих ощущений при самом прочтении. 
Помощники шерифа
Да и сам рассказ - полное дерьмо. 
). Так чуть-чуть получше... но ГОВНО! Распечатал, взял ручку и стал перечеркивать каждое второе предложение, переписывая заново... Менял местами слова... Кое-что перечеркнутое потом перечеркивал по второму кругу (пока правил, прослушал весь Tanzwoot - клево, кстати, под него править и писать тоже!). И когда мне в конце концов начало казаться, что это не полнейшее дерьмо, а так... чуть-чуть разящее... Я с замиранием сердца показал рукопись CHARMED'у... ну и форумчанам, разумеется. Там я уже не говорил ни про дерьмо, ни про что. Я сказал только, что сделал все, что мог, и я действительно сделал все, что мог. Отвяжитесь от меня, я и так окунулся в озеро испражнений читая первый вариант "Мерцания", и самокритика моя тогда лилась через край, пачкая мои многострадальные ботинки.
