Однажды душа Язаля, резвясь, убежала слишком далеко, и, прежде чем поводок притащил ее обратно, успела понять, что обуздать ее сможет только женщина, которая дополнит Язаля. К тому времени ему уже исполнилось двадцать две осени, а девушки сторонились человека с беспокойной душой и дополнить его было некому, но Язаль вылепил из теста фигурку, закатал ей в голову свой волос, оживил выдохом буквы, которая давно исчезла из алфавитов мира, и пустил по карте. Человечек суматошно бегал, затем встал посредине леса за пять дней пути от города Язаля и растаял. Собираясь в путь, Язаль через волос уже знал, что там стоит четыре заброшенных дома, в одном из которых живет женщина.
Женщина та походила на лису, надевшую человеческую кожу, и, если внимательно присмотреться, можно было даже заметить, что кончики ушей у нее подчас дергаются, а по полу мелькает тень от хвоста. Как иные собирают монеты или редкие вина, она собирала злые души, которые ловила специально ограненными аметистами. Но эта женщина никогда не заточала своих пленников в кулоны или кольца, не кормила ими кошек, не растворяла в настое женьшеня, чтобы получить напиток, отодвигающий старость на три дня – она просто любовалась ими, как любуются экзотическими змеями, ласкала бесплотные тела и шептала в призрачные уши свои стихи, смысл которых понимали все, кроме нее. Как-то к ней вошел человек с глазами цвета его меча и чужой кровью на сапогах; он молча отпихнул женщину, протянул руку к своей душе и застыл, остановленный двумя внезапными мыслями. Повернувшись с выражением, которого никто еще не видел на этом лице, он осторожно провел кончиками пальцев по скуле и шее собирательницы душ, поцеловал ее в верхнюю губу и вышел. Женщина смотрела, как он без прежней своей осанки и грации задумчиво бредет туда, откуда появился, вжимала руки под ребра, словно хотела сложиться вдвое, и зрачки у нее были широко распахнуты, как вторые глаза.
- Нет, - сказала она, как только Язаль открыл дверь, - в доме ты будешь мешаться – готовить не умеешь, мести тоже, а отправь тебя собирать травы, ты не отличишь укропа от крапивы.
- Просто...
- И душа твоя мне не нужна. Она похожа на растрепанный одуванчик, а разве невестам дарят одуванчики? Мне нужна роза, орхидея или железная гвоздика, лепестки которой похожи по вкусу на кровь зрелого мужчины. – Женщина погладила прозрачную руку одного из своих любимцев, у которого правый глаз вытек, а левый был закрыт повязкой. – Отрастить ей иглы, ввести в нее яд и вырвать все пушинки одуванчика ты уже опоздал.
- Прошу тебя, - взмолился Язаль. – Можешь не брать меня в мужья, но усмири мою душу! Закуй ее в драгоценность, привяжи ко мне, как пленника к дереву, или хотя бы скажи, почему я никак не могу с ней совладать!
- Это можно, - сказала женщина, придвинулась к столу и бросила на него двадцать четыре карты. Разложив десять из них в форме математического знака, она жестом пригласила Язаля выбрать одну. Тот перевернул самую крайнюю и словно ослеп. Ему показалось, что из мира цветов и лучей он попал в расцвеченный для его глаз белесым ничто мир всех оттенков запаха: металл, дерево, кожа, горячая земля и гнилое мясо, словно в зверинце. Выкрикнув что-то на неизвестном языке, Язаль упал, и невидимые жернова разорвали его тело в лохмотья меньше, чем клочки ткани.
Он очнулся на пороге собирательницы душ, которая так и не пустила его в дом. Выслушав дышащий паникой рассказ Язаля, женщина подошла к столу и смахнула все карты в карман передника, включая ту, которую он вытянул. Язаль так и не мог вспомнить, что на ней было, но это уже не имело значения.
- Твоя душа хочет прожить сотни жизней, а ты связал ее, - сказала женщина. – Но и когда ты отпускаешь поводок, ты лишаешь ее всякого направления, поэтому она летит, не зная, куда. Удлини свою мысль, сделай ее гибкой и прочной, сплетенной из нескольких мыслей, как плетут хлысты, и выгуливай свою душу чуть впереди тебя, как выгуливают породистых собак. Она набегается, вернется и не будет беспокоить, а если захочет носиться и скакать снова – сначала поскребется в сердце вместо того, чтобы обрывать поводок и тащить тебя за собой.
- Как мне это сделать? – спросил Язаль.
Женщина показала ему буквы азбуки, которую он никогда не учил, а знал Язаль почти все языки его мира. Позволила буквам пройтись по его глазам и оставить там свои отпечатки. Потом она взяла Язаля за руку и повела его по многочисленным комнатам, которые бы никогда не уместились в ее маленьком доме. В одной из них собирательница душ его оставила и вручила толстую пачку бумаги.
- Теми буквами, которые я выжгла тебе на внутренней стороне взгляда, ты напишешь мне новую злую душу, - сказала женщина. – Проследи, чтобы ее обладатель был достоин меня. Пока ты будешь писать, твоя душа будет лететь по дорогам, которые ты для нее укажешь, а вместе с твоим отдыхом будет отдыхать и она.
Собирательница душ вышла и прикрыла дверь. Язаль рванулся за ней, и как только он выскочил в коридор, его звали не Язаль, он жил в Лондоне с меланхоличной женой и двумя непохожими друг на друга детьми, а горничная испуганно воззрилась на него, прикрываясь полотенцами. Он махнул рукой и ушел обратно в кабинет.
Язаль, который не помнил прежнего имени и не мог запомнить нынешнее, скользкое и незаметное, как обмылок, исправно выгуливал свою душу, давая ей плясать и кружиться, пока буквы, жгущие изнутри его веки, секли листы, погоняя слова, фразы и абзацы как надсмотрщики. Злая душа для женщины с лисой под кожей рождалась изящной и безжалостной, словно сабля из лучшего металла. Ее обладатель был так же притягателен, как он был бессердечен, знал шестьсот способов убийства одним только мечом и умел подмешать яд в разговор искуснее, чем отравитель в пищу. По слабым женским сердцам он ступал, впечатывая каблуки, а сильные вскрывал легко, как сундук, и держал от себя на расстоянии длины ножа. За его голову было назначено больше, чем некоторые государства держат в казне. Такая душа должна была понравиться собирательнице, и Язаль погрузился в новую жизнь, забыв, зачем ему отпечатки чужих букв в глазах.
Эта новая жизнь длились шесть лет, по прошествии которых исписанных листов оказалось намного больше, чем та пачка, которую дали Язалю, хотя ни одного постороннего листочка он не брал. Собирательница душ пришла к нему ночью, стянув с себя лицо меланхоличной жены, будто чулок. Она была нагая, и под кожей, как мускулы атлета, играла лиса.
«Написав злую душу, убей ее обладателя» - говорила женщина из лесов в тех снах Язаля, которые обходили память и врезались в разум, как в сургуч. – «Иначе мне ее не получить. Для чего еще тебе прочие люди в этой рукописи?» И он его убил, так что слабые и невинные, на чьи мысли падала грозная тень обладателя злой души, могли быть счастливы, а собирательница душ могла поймать добычу в аметист, унести и читать ей непонятные, как заклятия, стихи.
Язаль не учел одного, когда протягивал женщине толстую кипу исписанной бумаги: его душа так увлеклась, что привычки и мелкие слабости, страхи и некоторые черты лица обладателя злой души списала с собственного хозяина. Таким мог бы быть Язаль, если бы его душа и в самом деле была не одуванчиком, а надменной и роскошной орхидеей, или подлой гвоздикой, рядом с которой вянут другие цветы. Он понял это в тот самый момент, когда кончики ногтей женщины коснулись рукописи, вскочил, но молния сверкнула у него в волосах, и Язаль упал. Аметист качнулся на цепочке, свисающей из другой руки собирательницы душ. Поджав губы, женщина собрала разлетевшиеся листы и ушла.
Тот, кто когда-то носил имя Язаля, жил еще год и пять дней. Все это время он пил и бродил в доках, пытаясь найти душу, но так как поводка больше не было, он не помнил, что ищет, и в итоге умер от трех болезней сразу. Говорят, что на похороны приходила никому не известная леди с изменчивым лицом и такой же неизвестный джентльмен, у которого были опасные глаза и хищные руки разбойника. Прежде, чем на гроб упала первая лопата земли, пара вместе бросила в могилу кулон с расколотым аметистом.
Отредактировано: Ashta, 21 Октябрь 2007 - 21:05:24