Стихи
izida 27 мар 2009
Vagabond (Mar 27 2009, 04:08 PM) писал:
да там проще всё - либо мифология, либо осознанная реальность
Vagabond 01 апр 2009
здесь случается день. здесь случается ночь, и порой
к полустанку в тумане подходит со скрипом дрезина.
время смотрит в зрачки, проявляется чёрной дырой,
из которой в фарватере сна выплывает предзимье.
заколочены окна, и скуп керосиновый свет.
среди бурых полей затерялось прощальное эхо,
но хранит фотокарточка тёмный немой силуэт
бронепоезда с белым крестом, что, казалось, уехал
ровно вечность назад в ливадийскую южную даль,
и, конечно, обратно со славой уже не вернётся.
пачка писем забыта в столе, их тогда передал
командир, и состав отвалил в заходящее солнце...
старый стрелочник ждёт. нет от бога хороших вестей.
спят почтовые голуби: горние тропы закрыты.
тает в сумерках дом на ничьей безымянной версте,
тихо сыплется белая манна в небесное сито.
к полустанку в тумане подходит со скрипом дрезина.
время смотрит в зрачки, проявляется чёрной дырой,
из которой в фарватере сна выплывает предзимье.
заколочены окна, и скуп керосиновый свет.
среди бурых полей затерялось прощальное эхо,
но хранит фотокарточка тёмный немой силуэт
бронепоезда с белым крестом, что, казалось, уехал
ровно вечность назад в ливадийскую южную даль,
и, конечно, обратно со славой уже не вернётся.
пачка писем забыта в столе, их тогда передал
командир, и состав отвалил в заходящее солнце...
старый стрелочник ждёт. нет от бога хороших вестей.
спят почтовые голуби: горние тропы закрыты.
тает в сумерках дом на ничьей безымянной версте,
тихо сыплется белая манна в небесное сито.
Prokuror 01 апр 2009
скоро начнётся гон,
тело становится больше, гуще и тяжелей.
от позабытой мощи на сердце льётся елей,
а вот тут нет вариантов, либо оно приключилось (не дай Бог)
либо таки это просто приснилось
тело становится больше, гуще и тяжелей.
от позабытой мощи на сердце льётся елей,
а вот тут нет вариантов, либо оно приключилось (не дай Бог)
либо таки это просто приснилось
Vagabond 01 апр 2009
Vagabond 01 апр 2009
не будет смерти. но не потому,
что завещал христос, а будда знал,
как раствориться в вечности, о нет,
и вряд ли оттого, что мухаммад
взошёл на небо. в качестве истока
мне ближе греки, их священная эллада,
в оливковые рощи, храм дриад,
где жизнь была мистерией, а смерть –
ответом на вопрос живущим здесь,
я устремляю психе. тот полёт
на грани, за изнанкой бытия
куда бы ни привёл, мне всё едино:
в круговороте вечно юных дней,
сменяющих друг друга, прорастём
травой, цветком следя за солнцем,
и бабочкой резной взлетим с цветка,
совьёмся в кольца, пулей прянем ввысь,
расправив крылья, обернёмся вновь
четвероногим, быстрым, и опять –
не жертвой, но охотником, вовне
свой устремляя разум, и в конце
концов себя мы осознаем. путь
далёк, и что за гранью ждёт –
завет ли, искупление ли, кармы
закон суровый, знать мне не дано
наверняка. наверно знаю я,
что не закончусь в этом ветре и воде,
и в бликах солнца, и в огне живом,
в земле, что наши тайны похоронит,
и в млечном неразбавленном пути.
что завещал христос, а будда знал,
как раствориться в вечности, о нет,
и вряд ли оттого, что мухаммад
взошёл на небо. в качестве истока
мне ближе греки, их священная эллада,
в оливковые рощи, храм дриад,
где жизнь была мистерией, а смерть –
ответом на вопрос живущим здесь,
я устремляю психе. тот полёт
на грани, за изнанкой бытия
куда бы ни привёл, мне всё едино:
в круговороте вечно юных дней,
сменяющих друг друга, прорастём
травой, цветком следя за солнцем,
и бабочкой резной взлетим с цветка,
совьёмся в кольца, пулей прянем ввысь,
расправив крылья, обернёмся вновь
четвероногим, быстрым, и опять –
не жертвой, но охотником, вовне
свой устремляя разум, и в конце
концов себя мы осознаем. путь
далёк, и что за гранью ждёт –
завет ли, искупление ли, кармы
закон суровый, знать мне не дано
наверняка. наверно знаю я,
что не закончусь в этом ветре и воде,
и в бликах солнца, и в огне живом,
в земле, что наши тайны похоронит,
и в млечном неразбавленном пути.
Vagabond 02 апр 2009
ты дарила мне розы
безнадёжностью лорки утешаясь наверно
неизбежной тоскою захлебнувшись в ночи
говорила и ладно это чортовы нервы
это чортова гордость безмолвно кричит
не хочу быть как знамя не хочу быть как кубок
то достанусь кому-то то пойду по рукам
я же помню улыбку твои нежные губы
я же помню как сердце плясало канкан
мне не нужно предлога не ищу я причины
чтобы встретиться снова но пойми же пойми
когда в три часа ночи ты кричи не кричи но
не выходит привыкнуть и даже костьми
если лягу я знаю ничего не изменишь
ничего не исправишь вот такая игра
говорила сквозь слёзы утешаясь изменой
бесполезной изменой в четыре утра
безнадёжностью лорки утешаясь наверно
неизбежной тоскою захлебнувшись в ночи
говорила и ладно это чортовы нервы
это чортова гордость безмолвно кричит
не хочу быть как знамя не хочу быть как кубок
то достанусь кому-то то пойду по рукам
я же помню улыбку твои нежные губы
я же помню как сердце плясало канкан
мне не нужно предлога не ищу я причины
чтобы встретиться снова но пойми же пойми
когда в три часа ночи ты кричи не кричи но
не выходит привыкнуть и даже костьми
если лягу я знаю ничего не изменишь
ничего не исправишь вот такая игра
говорила сквозь слёзы утешаясь изменой
бесполезной изменой в четыре утра
Vagabond 07 апр 2009
ада нет, кроме того, что рядом.
букву за буквой выводит,
касается взглядом
солнечного луча, в нём пляшут пылинки.
как не вырастить розы в сыром суглинке,
так не исправишь то, что уже случилось.
пальцы судьбы крепко сжимают стило,
намертво на дощечке оставив знаки:
чёрную кошку, вой соседской собаки
на даче, куда вы с игорем на неделю
уехали, о ту пору не оскудели
летним теплом августовские иды,
красное око луны, будто трофей корриды,
выдернутое с мясом из бычьей глазницы,
стаями антрацитово-чёрные птицы,
пирующие в тени вечнозелёной омелы,
и, наконец, туман, ослепительно-белый,
призрачный, свитый в жгуты, таящий
угрозу.
прокручивает плёнку дальше,
а дальше всё получилось до ужаса просто:
сужение, поворот, на асфальте короста
инея, заморозки в такое время нередки.
он лежит, незрячий, сломанной ветке
подобен, и непонятно, хватит ли воли
у неё дописать пустые слова, у него ли
вернуться издалека, из безвременья комы.
царапая чистый лист почерком незнакомым,
ольга знает, что и вергилия тоже нету,
подброшена в воздух, упала глухо монета
и на ребре застыла. в преддверие лимба
мысленно входит, пока капает лимфа
и бьётся пока, пульсирует, но через силу.
”я с тобой – до последнего круга,
милый”.
букву за буквой выводит,
касается взглядом
солнечного луча, в нём пляшут пылинки.
как не вырастить розы в сыром суглинке,
так не исправишь то, что уже случилось.
пальцы судьбы крепко сжимают стило,
намертво на дощечке оставив знаки:
чёрную кошку, вой соседской собаки
на даче, куда вы с игорем на неделю
уехали, о ту пору не оскудели
летним теплом августовские иды,
красное око луны, будто трофей корриды,
выдернутое с мясом из бычьей глазницы,
стаями антрацитово-чёрные птицы,
пирующие в тени вечнозелёной омелы,
и, наконец, туман, ослепительно-белый,
призрачный, свитый в жгуты, таящий
угрозу.
прокручивает плёнку дальше,
а дальше всё получилось до ужаса просто:
сужение, поворот, на асфальте короста
инея, заморозки в такое время нередки.
он лежит, незрячий, сломанной ветке
подобен, и непонятно, хватит ли воли
у неё дописать пустые слова, у него ли
вернуться издалека, из безвременья комы.
царапая чистый лист почерком незнакомым,
ольга знает, что и вергилия тоже нету,
подброшена в воздух, упала глухо монета
и на ребре застыла. в преддверие лимба
мысленно входит, пока капает лимфа
и бьётся пока, пульсирует, но через силу.
”я с тобой – до последнего круга,
милый”.
Vagabond 08 апр 2009
закончена зима. исписан чистый лист.
на западе опять пожары занялись,
уходит день со сцены, и на бис
его не вызовет никто из-за кулис,
и тени на полу легли наискосок.
на ветке ворон, чёрен, одинок,
как будто мне его басё нарисовал
в окне, а ветви дерева слова
скрывают, тушью в гулкой пустоте
намечены. на выцветшем холсте
палитра красок стала гуще и темней,
букеты чайных роз горят в огне,
и ветер угли ворошит пустой рукой.
растаял ворон, день отчалил на покой
в ладье небесной. льётся тишина,
и первая звезда сияет из окна.
на западе опять пожары занялись,
уходит день со сцены, и на бис
его не вызовет никто из-за кулис,
и тени на полу легли наискосок.
на ветке ворон, чёрен, одинок,
как будто мне его басё нарисовал
в окне, а ветви дерева слова
скрывают, тушью в гулкой пустоте
намечены. на выцветшем холсте
палитра красок стала гуще и темней,
букеты чайных роз горят в огне,
и ветер угли ворошит пустой рукой.
растаял ворон, день отчалил на покой
в ладье небесной. льётся тишина,
и первая звезда сияет из окна.
Vagabond 15 апр 2009
в жизни должна оставаться загадка, не так ли?
время не ждёт, скупой и расчётливый маклер,
распродаёт по частям наши тела и души.
сердце толкнётся в рёбра – ты погоди, послушай,
как соловей поёт в сумерках, невесомый
голос его вплетается в лунный свет, обрисован
им же его силуэт будет, проявится вскоре,
или лишь тень его? в мысли вернётся взморье,
в йодистом воздухе взвешено обещание лета,
даже не так – предчувствие, пойманное в тенета
внутренним птицеловом, к которому не пробиться,
где же его угодья? а может быть – в безлицей,
равнодушной, по тысяче дел спешащей куда-то
толпе, глаза её смотрят в точку, клочьями ваты
заложены уши, ты остановишься на минуту,
встретишься взглядом, улыбнётесь вместе чему-то,
судьба ли свела? неисповедимы пути людские,
хронос неумолим, вряд ли удастся скинуть
с тайны покров, кротом докопавшись до сути.
в каждом ударе сердца, в каждой новой минуте
скрыта её частичка, осколок от голограммы,
собранной воедино в трещине между мирами.
время не ждёт, скупой и расчётливый маклер,
распродаёт по частям наши тела и души.
сердце толкнётся в рёбра – ты погоди, послушай,
как соловей поёт в сумерках, невесомый
голос его вплетается в лунный свет, обрисован
им же его силуэт будет, проявится вскоре,
или лишь тень его? в мысли вернётся взморье,
в йодистом воздухе взвешено обещание лета,
даже не так – предчувствие, пойманное в тенета
внутренним птицеловом, к которому не пробиться,
где же его угодья? а может быть – в безлицей,
равнодушной, по тысяче дел спешащей куда-то
толпе, глаза её смотрят в точку, клочьями ваты
заложены уши, ты остановишься на минуту,
встретишься взглядом, улыбнётесь вместе чему-то,
судьба ли свела? неисповедимы пути людские,
хронос неумолим, вряд ли удастся скинуть
с тайны покров, кротом докопавшись до сути.
в каждом ударе сердца, в каждой новой минуте
скрыта её частичка, осколок от голограммы,
собранной воедино в трещине между мирами.
Vagabond 15 апр 2009
я второе я джека
в голове моей – пересмешник.
небольшая серая птица,
угнездилась в височной доли,
шепчет на ухо странные вещи
тихо,
разными голосами.
ледяная проворная струйка
каждый месяц становится болью,
серебристой
разбуженной болью
(говорит мне врач о мигрени,
но я знаю, что это птица):
птица долбит
серебряным клювом,
выбивает раскаты дроби
из тугой костяной перепонки.
пересмешник смеётся в голос,
говорит в голове на латыни,
и чеканные медные фразы
(то вулкан отковал их,
я знаю)
гулко падают вниз, в колодец
моей памяти...
в полудрёме
ощущаю я очень смутно,
вспоминаю значение песен
пересмешника, серой птицы,
и опять утопаю в колодце.
...просыпаюсь в другой рубашке,
на полу валяется галстук,
мои выцветшие левайсы
(я не помню, как одевался)
в пятнах ржавчины, островами
неизвестного архипелага
на бедре
раскинулись правом,
под ногтями набилось грязи,
а на кресле валяется куртка,
как и волосы – пахнет дымом.
поднимаюсь с трудом с кровати,
выхожу в гостиную,
светом
заливаю её. как в трюме
затонувшей давно бригантины,
волны света в трюмо играют,
в зеркалах,
потемневших до срока.
и, вглядевшись в своё отраженье,
я в колодце зрачка увижу,
как не раз случалось годами,
те слова, что пел пересмешник:
”hic quaeras alter ego”
в голове моей – пересмешник.
небольшая серая птица,
угнездилась в височной доли,
шепчет на ухо странные вещи
тихо,
разными голосами.
ледяная проворная струйка
каждый месяц становится болью,
серебристой
разбуженной болью
(говорит мне врач о мигрени,
но я знаю, что это птица):
птица долбит
серебряным клювом,
выбивает раскаты дроби
из тугой костяной перепонки.
пересмешник смеётся в голос,
говорит в голове на латыни,
и чеканные медные фразы
(то вулкан отковал их,
я знаю)
гулко падают вниз, в колодец
моей памяти...
в полудрёме
ощущаю я очень смутно,
вспоминаю значение песен
пересмешника, серой птицы,
и опять утопаю в колодце.
...просыпаюсь в другой рубашке,
на полу валяется галстук,
мои выцветшие левайсы
(я не помню, как одевался)
в пятнах ржавчины, островами
неизвестного архипелага
на бедре
раскинулись правом,
под ногтями набилось грязи,
а на кресле валяется куртка,
как и волосы – пахнет дымом.
поднимаюсь с трудом с кровати,
выхожу в гостиную,
светом
заливаю её. как в трюме
затонувшей давно бригантины,
волны света в трюмо играют,
в зеркалах,
потемневших до срока.
и, вглядевшись в своё отраженье,
я в колодце зрачка увижу,
как не раз случалось годами,
те слова, что пел пересмешник:
”hic quaeras alter ego”
Vagabond 21 апр 2009
как будто тихий ангел пролетел,
крылом задев сверкающие струны
марионеток, скрылся в пустоте,
предвечный, обезличенный и юный,
и замер за столами разговор
на несколько ударов метронома.
в прорехи интерьера ар нуво,
несовершенной явленной кеномы
дохнуло ветром, что с собой принёс
и тайну, нераскрытую до срока,
и музыку, которая до слёз
доводит душу. пламенный сирокко
подул и стих, теряясь в голосах,
в неровном шуме ресторанной залы,
а на бокалы падала роса,
и телефоны пели, как кимвалы.
крылом задев сверкающие струны
марионеток, скрылся в пустоте,
предвечный, обезличенный и юный,
и замер за столами разговор
на несколько ударов метронома.
в прорехи интерьера ар нуво,
несовершенной явленной кеномы
дохнуло ветром, что с собой принёс
и тайну, нераскрытую до срока,
и музыку, которая до слёз
доводит душу. пламенный сирокко
подул и стих, теряясь в голосах,
в неровном шуме ресторанной залы,
а на бокалы падала роса,
и телефоны пели, как кимвалы.
Prokuror 21 апр 2009
[записывая в книжечку]
в прорехи интерьера ар нуво,
несовершенной явленной кеномы
пипец, они просто обалдеют...
в прорехи интерьера ар нуво,
несовершенной явленной кеномы
пипец, они просто обалдеют...