#781
Отправлено: 25 Октябрь 2007 - 22:13:13
И, уж конечно, надо проникнуться замыслом и настроением именно этой книги, понять характеры этих героев. Осмыслить и ощутить, чем живет и дышит, чем движим каждый из них, в каком ключе думает, чувствует, говорит и действует – в соответствии со своей эпохой, обществом, обстановкой, настроением. Только тогда для каждого из них, в каждом случае и повороте можно найти верные слова, верную интонацию, передать мысль, чувство и стиль – короче, передать то, что сказал писатель, и то, как он это сказал. Ибо словом неверным, случайным очень легко смазать, а порой и вовсе исказить то, что хотел выразить автор.
Нора Галь. Слово живое и мертвое
Только вместе должно быть им
#782
Отправлено: 25 Октябрь 2007 - 23:01:34
viracocha (Oct 25 2007, 10:13 PM) писал:
Нора Галь. Слово живое и мертвое
Гласность вопиющего в пустыне получается, тем не менее, евпочя...
Тот, кто борется с чудовищами, должен следить за тем, чтоб самому не стать чудовищем.
#783
Отправлено: 26 Октябрь 2007 - 20:01:11
Я сижу у себя в комнате и ничего не делаю.
Вот кто-то пришел ко мне в гости, он стучится в мою дверь.
Я говорю: "Войдите!" Он входит и говорит: "Здравствуйте! Как хорошо, что я застал вас дома!" А я его стук по морде, а потом ещё сапогом в промежность. Мой гость падает навзничь от страшной боли. А я ему каблуком по глазам! Дескать, нечего шляться, когда не звали!
А то ещё так. Я предлагаю гостю выпить чашку чая. Гость соглашается, садится к столу, пьет чай и что-то рассказывает. Я делаю вид, что слушаю его с большим интересом, киваю головой, ахаю, делаю удивленные глаза и смеюсь. Гость, польщенный моим вниманием, расходится все больше и больше.
Я спокойно наливаю полную чашку кипятка и плещу кипятком гостю в морду. Гость вскакивает и хватается за лицо. А я ему говорю: "Больше нет в душе моей добродетели. Убирайтесь вон!" И я выталкиваю гостя.
Даниил Хармс
A curse for he, and she, why care.
#784
Отправлено: 27 Октябрь 2007 - 22:35:38
В.СОРОКИН-ОТПУСК В ДАХАУ
#785
Отправлено: 30 Октябрь 2007 - 14:20:49
– Не думаю, что с нами что-нибудь случится. Но должен вас предупредить: в последнее время на этой дороге было много случаев нападения на машины.
Никто из пассажиров не отозвался на его слова, но атмосфера в машине сгустилась, как закисающее молоко. Карреньо почувствовал, как напряглась Мерседес.
– А еще более вероятно, Томасито, что нас обоих отправят на тот свет в полной форме. Тебе не надоело дожидаться этого? Не думаешь иногда: уж хоть бы они пришли поскорее и кончилась бы эта война нервов?
– Что вы хотите этим сказать? – заговорила после долгого молчания сеньора, стенавшая на ухабах. – Нам грозит опасность?
– Надеюсь, что нет, – ответил шофер. – Но я обязан вас предупредить.
– А если нападут, что тогда? – спросил другой пассажир.
– Тогда лучше ни в чем не перечить им, – откликнулся шофер. – Во всяком случае, я вам так советую. Те, кто нападает, вооружены и держат пальцы на спусковом крючке.
– Стало быть, мы, как овечки, отдадим им все, что у нас есть? – В голосе сеньоры сквозило раздражение. – Все отдадим и останемся ни с чем? Прекрасный совет, спасибо вам большое.
– Если вы хотите быть героиней, дело ваше, валяйте, – ответил шофер. – Я сказал только то, что думаю.
– Вы запугиваете пассажиров, – вмешался Карреньо. – Одно дело давать советы, а другое – нагонять страх.
Шофер немного повернул голову, чтобы взглянуть на него.
– Я не собираюсь никого запугивать. Просто я сам пережил три нападения, и в последний раз мне разбили кувалдой колено.
Снова наступило долгое молчание, нарушаемое только шумом мотора да скрежетом корпуса машины на выбоинах.
– Почему же вы не бросите такую опасную работу? – подал голос пассажир, до сих пор не принимавший участия в разговоре.
– По той же причине, по которой вы едете в Лиму на машине, зная, что дорога опасна. По необходимости.
– Зачем только я поехала в Тинго-Марию, зачем приняла приглашение этой скотины? – прошептала Мерседес на ухо Томасу. – Дела мои шли совсем неплохо, могла покупать себе наряды, выступала в «Василоне», ни от кого не зависела. А сейчас меня преследуют, и вдобавок я оказалась связанной с фараоном.
– Такая уж у тебя судьба. – Карреньо снова поцеловал ее за ухом и почувствовал, что она вся дрожит. – И хотя в это трудно поверить, но именно сейчас начинается лучшая пора в твоей жизни. И знаешь почему? Да потому, что теперь мы будем вместе. Хочешь, я скажу тебе еще кое-что?
– Я все жду от тебя чего-нибудь, что поможет мне переносить вынужденный пост, – ну, как ты ее трогал, щупал, что ты с ней делал в постели, а тебя все заносит в романтику, – пожаловался Литума. – Ты неисправим, Томасито.
– Что? – прошептала она.
– Мы будем вместе, пока нас не разлучит смерть! – Он слегка укусил ее за ухо, она громко засмеялась.
– У вас случаем не свадебное путешествие? – покосился на них шофер.
– Оно самое. Мы только что поженились, – тут же подтвердил его предположение Карреньо. – Как вы догадались?
– Шестое чувство. – Шофер засмеялся. – Уж больно часто вы целуетесь.
Пассажир на заднем сиденье тоже засмеялся, а другой пробормотал: «Поздравляю новобрачных». Карреньо обнял Мерседес, притиснул к себе и шепнул:
– Для других мы уже муж и жена. Ты теперь никогда не сможешь уйти от меня.
– Если ты не перестанешь меня щекотать, я поменяюсь с кем-нибудь местами, – также шепотом ответила она. – А то я описаюсь от смеха.
– А знаешь, я бы, пожалуй, отдал бы все на свете, чтобы посмотреть, как писает какая-нибудь девица, – раздумчиво проговорил Литума. – Никогда раньше мне не приходило это в голову. А теперь вот ты меня навел на эту мысль, а вокруг ни одной подходящей бабы.
– Тебе надо было бы ехать в багажнике, – сказал Карреньо. – Ну да ладно, дам тебе передышку. Десять минут без поцелуев. Можешь поспать у меня на плече, как в грузовике. Если на нас нападут, я тебя разбужу.
– Так хорошо все начиналось насчет пописать, а теперь ты опять укладываешь ее спать, – запротестовал Литума. – Вот непруха.
– Ишь какой хитрюга полицейский, – сказала она, устраиваясь поудобней.
Дорога была пустынна, лишь изредка им встречались мощные грузовики, вытеснявшие «додж» на обочину дороги. Дождя не было, но все небо затянуло, и вместо звезд полыхали зарницы, высвечивая свинцовые подбрюшья туч и заснеженные вершины гор. Карреньо задремал.
– Меня разбудил яркий свет, он бил прямо в глаза, громкий голос произнес: «Документы!», – продолжал Томас. – Я никак не мог прийти в себя со сна, схватился за пояс – револьвер был на месте.
– Переходим к ковбойской части, – отметил Литума. – Сколько человек ты ухлопал в тот раз?
Марио Варгас Льоса "Литума в Андах"
p.s. вот он, образец хорошего перевода, как я его понимаю
inter urinas et faeces nascimur
#786
Отправлено: 31 Октябрь 2007 - 11:51:43
Л.Троцкий
[R]
Литература - это область человеческой дейтельности, которую можно представить чем-то вроде большого старого надежного стола. На этом столе можно делать ВСЕ: обедать, читать, строгать, пилить, делать уроки, писать жалобы, кляузы и предложения, играть в карты, пировать во время чумы, вкручивать лампочку Ильича, за этим столом могут сидеть и царь, и сапожник, и нищий - он и монархичен, и демократичен, и аполитичен, и анархичен одновременно; этот стол вытерпит все: на нем можно танцевать голыми, под ним (и на нем) можно спать - если спать негде. По нему можно стучать кулаком. На нем даже можно заниматься любовью, если сильно приспичило. Если какой-нибудь школяр вырежет на ножке стола неприличное слово, он поймет и простит этого мальчишку - скажет Нехорошо, мальчик!. Он все стерпит. С ним нельзя делать только одного: на этот стол нельзя срать. А Владимир Сорокин на него насрал. Какой из него писатель, да еще модернист? Обыкновенный го[censored]юк.
Б.Штерн
#787
Отправлено: 31 Октябрь 2007 - 12:18:35
Diter (Oct 31 2007, 11:51 AM) писал:
Это была обычная японская зимняя ночь: мокрая тьма за раздвижными окнами, сонное карканье вороны в ветвях акации, смех двух припозднившихся девушек, добирающихся до дома на ржавом, скрипящем велосипеде, шум последней электрички, уютный токийский район Кичижёжи с небольшими домиками. В одном из них жил я: русский писатель, по понедельникам и средам рассказывающий молчаливым японским студентам о красивой, но безумной великанше по имени Русская Литература.
Я зажег свет и посмотрел на часы: 3 часа 2 минуты.
— Доброй ночи, — хрипло пожелал я себе.
Встал, надел черный юката, спустился из спальни вниз по винтовой лестнице, зажег свет в гостиной. Взял с низкого стола пластиковую бутылку с зеленым чаем, налил, выпил. Потер виски кончиками пальцев. С бессонницей (как и с депрессией) не надо ссориться. Иначе из причудливого ангела, изредка спускающегося с небес, она превратится в чудовищного соседа-дебила, ломящегося к вам в дверь каждую ночь с букетом кошмаров. Поэтому не следует отгораживаться от бессонницы работой. Это может ее обидеть. Вот выпить с ней — святое дело.
Я прошел в мою крошечную японскую кухню, открыл холодильник. Достал полбутылки «Московской», сашими из тунца и банку немецкой кислой капусты (русскую в Токио, увы, не продают). Перенес это все в гостиную, сел, налил водки, взял деревянные палочки и включил телевизор. Ночное телевидение в Японии гораздо спокойнее дневного. В ту ночь показывали подводный мир. Дикторша с почти сексуальным восторгом комментировала процесс размножения у креветок. Я налил водки в китайский граненый стакан, приобретенный мною в йокогамском Чайнатауне, и выпил за здоровье новорожденных креветок. Стал закусывать сашими и капустой, думая о том, что креветки, в общем-то, такие же равноправные обитатели Земли, как и мы, но вот почему-то политкорректность на них не распространяется. Или, вернее, распространяется, но с двойным стандартом.
В этот момент за окнами полыхнула молния. И прогремел гром.
Гроза в январе?
Отдернул занавеску, сдвинул в сторону дверь-окно. И ахнул: снег! Густой, большими мокрыми хлопьями. Снег в Токио — редкий подарок. Особенно мне, русскому.
Я стоял в проеме двери, любуясь, как белое быстро поглощает подстриженные кусты, траву, облепляет ветви деревьев. Снег для меня всегда праздник. Он скрывает земной срам. И напоминает о Вечности. Когда за окном идет снег — великолепно пишется.
Но токийский снег долго не лежит. День прошел — и нет его. Мне захотелось сохранить эту частичку далекой России — страны Снега, Водки и Крови.
— Слеплю снеговика! — громко решил я. И тут же принялся за дело: вышел во двор и принялся катать снежные шары. Снег был мягкий, мокрый и легкий, как вата. Но это был СНЕГ!
Русский писатель в юката лепит снеговика ночью в Токио — что может быть необычней? Только японский поэт в волчьей шубе, упражняющийся с мечом на льду замерзшей Волги. И я лепил, как в детстве — до самозабвения.
Снег перестал, выглянула большая и белая японская луна. Осветила припорошенный снегом ландшафт. Это было неописуемо красиво.
Снеговик получился быстро. Я воткнул ему нос-морковку, нахлобучил на голову мою летнюю японскую панаму, назвал его Васей и пошел в дом.
— Надо выпить с Васей. Тогда русский сон сразу придет, — решил я.
Нашел второй стакан. Взял бутылку. Повернулся к двери.
И тут вдруг началось ОНО. Пол качнулся вверх: раз, другой, третий. Задребезжали стекла в окнах, зазвенела посуда в шкафу.
Землетрясение. И довольно чувствительное. Сильнее тех регулярных толчков, что случаются в Токио раза два в месяц.
К толчкам я вообще-то привык. К слабым. Но к чувствительному землетрясению привыкнуть трудно: страх, к сожалению, самое сильное чувство.
Ноги сами понесли меня во двор. Там покачивались деревья, столбы и трещали спящие домики. Очнулся я сидящим на снегу возле Васи. Я обнимал его, глядя на мое содрогающееся жилище.
Еще несколько секунд — и ночное землетрясение кончилось.
Я вернулся в дом.
Ругаясь по-русски, слегка трясущейся рукой я наполнил стакан водкой. Вышел во двор к Васе. Чокнувшись с его вегетарианским носом, осушил стакан. Присел на корточки.
Кругом было так красиво и тихо, что слезы сами навернулись на глаза. Полная луна в россыпи звезд торжественно висела над спящим Токио.
Вася стоял рядом, с мудростью Будды внимая происходящему. Водка быстро подействовала, и мне захотелось многое рассказать Васе: про шаткость земли, по которой мы ходим, про одиночество, про шизофрению писателей, про Россию, которую отсюда из Японии как-то вдруг стало хорошо видно, про луну, про то, что мы, люди, в сущности мало чем отличаемся от креветок.
Но Вася понимал меня без слов.
Тогда я попросил его сообщить мне что-то важное, какую-нибудь тайну. Я приложил ухо к холодному Васиному рту. И услышал:
— РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА УМЕРЛА!
Я оцепенел. Для меня, русского писателя, это был приговор к смертной казни. И я положил голову на невидимую плаху.
Но Вася вдруг добавил:
— ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЛИТЕРАТУРА!
Смертный приговор заменили пожизненным заключением.
В ту снежную токийскую ночь я понял всё. Из русского писателя я стал просто писателем. И успокоился.
И сразу пришел сон. Я поднялся к себе в спальню, упал на кровать и заснул. Как камень.
Днем японское солнце растопило снег. И к вечеру от Васи остались только панама и морковка.
Так русский снеговик на японской земле открыл мне важную тайну.
Влдмр Сркн "Снгвк"
inter urinas et faeces nascimur
#788
Отправлено: 31 Октябрь 2007 - 19:25:45
Diter (Oct 31 2007, 08:51 AM) писал:
Вот гaндон. Со стола ведь кушают, конечно...
upd: И еще о мебели:
Есть категория писателей, да и читателей, которые принимают литературу за такое комфортное мягкое кресло...
#789
Отправлено: 02 Ноябрь 2007 - 12:19:16
Белобрысый Серега не соврал: через два дня он принес Висхану бумажку с регистрацией и устроил его на работу. Четыре дня Висхан работал грузчиком в порту. Он сразу оказался на хорошем счету. Он не пил, не задавал вопросов и не отказывался от работы. Он спокойно таскал груз, равный своему весу – правда, весил он всего шестьдесят килограммов. Он молился пять раз в день, однако в пятницу он не пошел в кесаревскую мечеть, единственную в городе и всегда забитую битком, в отличие от полутора десятков церквей.
Якушев навестил его на четвертый день. Он кивнул чеченцу, и тот спустя десять минут подошел к своему спасителю, на ходу утирая грязной рукавицей смуглое обветренное лицо.
Они зашли в небольшую припортовую забегаловку, полную людей, дыма и запаха прокисшего пива. Вдоль деревянных столов тянулись деревянные же скамьи, и на стойке возле кухни радио орало голосом местной знаменитости Лолы.
Сергей сел на скамью напротив Висхана, а на пол поставил большую матерчатую сумку. Официантка в клетчатом переднике принесла им по большой кружке пива, и Сергей, наклонившись, достал из сумки воблу и сыр.
– Я не буду пиво, – сказал Висхан, нарезая сыр маленькими аккуратными кусками. Сыр был очень вкусный, главным образом потому, что с утра Висхан еще ничего не ел.
– Там еще есть. Достань, – проговорил Сергей.
Висхан раздернул молнию на матерчатой сумке и посмотрел внутрь. Сыра там не было. Там был брусок тротила, провода и электродетонаторы. Висхан закрыл сумку и продолжил еду.
– Видал такие?
– Не, – сказал Висхан, – это что? Хозяйственное мыло?
Сергей помолчал.
– Есть один человек, – сказал он, – его проучить надо. У него универсам на улице Рылеева, 16. Этот гад хороших слов не понимает. Не знает, что делиться надо.
– А охрана у гада есть? – спросил Висхан.
– Какое тебе дело до охраны? Его надо предупредить, а не убивать.
На улице дул холодный не по-осеннему ветер, и когда они вышли, Сергей, запахивая поплотней полы кожаной куртки, спросил:
– А что, Висхан, ты правда веришь, что нас сотворил Аллах?
– Да. А ты?
– Не знаю. Меня как-то в детстве учили, что человек произошел от обезьяны.
– Русские, может быть, и произошли от обезьяны, – ответил Висхан, – а чеченцы произошли от волка.
Юлия Латынина "Джаханнам, или До встречи в Аду"
inter urinas et faeces nascimur
#790
Отправлено: 02 Ноябрь 2007 - 14:27:46
#791
Отправлено: 02 Ноябрь 2007 - 16:15:46
Правда ль это, что я слышу?
Молвят овамо и семо ,
Огорчает очень Мишу
Будто Дарвина система?
Полно, Миша! Ты не сетуй!
Без хвоста твоя ведь …,
Так тебе обиды нету
В том, что было до потопа.
Всход наук не в нашей власти,
Мы их зерна только сеем;
И Коперник ведь отчасти
Разошелся с Моисеем.
Ты ж, еврейское преданье
С видом нянюшки лелея,
Ты б уж должен в заседанье
Запретить и Галилея.
Если ж ты допустишь здраво,
Что равны в науке мненья –
Твой контроль с какого права?
Был ли ты при сотворенье?
Отчего б не понемногу
Введены во бытиё мы?
И не хочешь ли уж богу
Ты предписывать приемы?
Способ, как творил создатель,
Что считал он боле кстати,
Знать не может председатель
Комитета о печати.
Ограничивать так смело
Всесторонность божьей власти –
Ведь такое, Миша, дело
Пахнет ересью отчасти!
Ведь подобные примеры
Подавать – неосторожно,
И тебя за скудость веры
В Соловки сослать бы можно!
Да и в прошлом нет причины
Нам искать большого ранга,
И, по мне, шматина глины
Не знатней орангутанга.
Но на миг положим даже:
Дарвин глупость порет просто –
Ведь твое гоненье гаже
Всяких глупостей раз во сто!
Нигилистов, что ли, знамя
Видишь ты в его системе?
Но святая сила с нами!
Что меж Дарвином и теми?
От скотов нас Дарвин хочет
До людской возвесть средины –
Нигилисты же хлопочут,
Чтоб мы сделались скотины.
В них не знамя, а прямое
Подтвержденье дарвинисма,
И сквозят в их диком строе
Все симптомы атависма:
Грязны, неучи, бесстыдны,
Самомнительны и едки,
Эти люди очевидно
Норовят в свои же предки.
А что в Дарвина идеи
Оба пола разубраны –
Это бармы архирея
Вздели те же обезьяны.
Чем же Дарвин тут виновен?
Верь мне: гнев в себе утиша,
Из-за взбалмошных поповен
Не гони его ты, Миша!
И еще тебе одно я
Здесь прибавлю, многочтимый:
Не китайскою стеною
От людей отделены мы.
С Ломоносовым наука
Пережив у нас зачаток,
Проникает к нам без стука
Мимо всех твоих рогаток,
Льет на мир потоки света
И, следя, как в тьме лазурной
Ходят божии планеты
Без инструкции ценсурной,
Кажет нам, как та же сила,
Но в иную плоть одета,
В область разума вступила,
Не спросясь у Комитета.
Брось же, Миша, устрашенья,
У науки нрав не робкий,
Не заткнешь ее теченья
Ты своей дрянною пробкой!
Конец 1872 г
#792
Отправлено: 02 Ноябрь 2007 - 16:25:34
#793
Отправлено: 02 Ноябрь 2007 - 20:01:20
Kak_Trotsky (Nov 2 2007, 02:27 PM) писал:
правда, я не пошёл по стезе грязного наркомана, но чем же чорт не шутит
inter urinas et faeces nascimur
#794
Отправлено: 05 Ноябрь 2007 - 06:26:23
Приговор
Кстати, вот одно рассуждение одного самоубийцы от скуки, разумеется матерьялиста.
"...В самом деле - какое право имела эта природа производить меня на свет, вследствие каких-то там своих вечных законов? Я создан с сознанием и эту природу сознал; какое право она имела производить меня, без моей воли на то, сознающего? Сознающего, стало быть, страдающего, но я не хочу страдать - ибо для чего бы я согласился страдать? Природа, чрез сознание мое, возвещает мне о какой-то гармонии в целом. Человеческое сознание наделало из этого возвещения религий. Она говорит мне, что я, - хоть и знаю вполне, что в "гармонии целого" участвовать не могу и никогда не буду, да и не пойму ее вовсе, что она такое значит, - но что я все-таки должен подчиниться этому возвещению, должен смириться, принять страдание в виду гармонии в целом и согласиться жить. Но если выбирать сознательно, то, уж разумеется, я скорее пожелаю быть счастливым лишь в то мгновение, пока я существую, а до целого и его гармонии мне ровно нет никакого дела после того, как я уничтожусь, - останется ли это целое с гармонией на свете после меня или уничтожится сейчас же вместе со мною. И для чего бы я должен был так заботиться о его сохранении после меня - вот вопрос? Пусть уж лучше я был бы создан как все животные, то есть живущим, но не сознающим себя разумно; сознание же мое есть именно не гармония, а, напротив, дисгармония, потому что я с ним несчастлив. Посмотрите, кто счастлив на свете и какие люди соглашаются жить? Как раз те, которые похожи на животных и ближе подходят под их тип по малому развитию их сознания. Они соглашаются жить охотно, но именно под условием жить как животные, то есть есть, пить, спать, устраивать гнездо и выводить детей. Есть, пить и спать по-человеческому значит наживаться и грабить, а устраивать гнездо значит по преимуществу грабить. Возразят мне, пожалуй, что можно устроиться и устроить гнездо на основаниях разумных, на научно верных социальных началах, а не грабежом, как было доныне. Пусть, а я спрошу для чего? Для чего устраиваться и употреблять столько стараний устроиться в обществе людей правильно, разумно и нравственно-праведно? На это, уж конечно, никто не сможет мне дать ответа. Все, что мне могли бы ответить, это: "чтоб получить наслаждение". Да, если б я был цветок или корова, я бы и получил наслаждение. Но, задавая, как теперь, себе беспрерывно вопросы, я не могу быть счастлив, даже и при самом высшем и непосредственном счастье любви к ближнему и любви ко мне человечества, ибо знаю, что завтра же все это будет уничтожено: и я, и все счастье это, и вся любовь, и все человечество - обратимся в ничто, в прежний хаос. А под таким условием я ни за что не могу принять никакого счастья, - не от нежелания согласиться принять его, не от упрямства какого из-за принципа, а просто потому, что не буду и не могу быть счастлив под условием грозящего завтра нуля. Это - чувство, это непосредственное чувство, и я не могу побороть его. Ну, пусть бы я умер, а только человечество оставалось бы вместо меня вечно, тогда, может быть, я все же был бы утешен. Но ведь планета наша невечна, и человечеству срок - такой же миг, как и мне. И как бы разумно, радостно, праведно и свято ни устроилось на земле человечество, - все это тоже приравняется завтра к тому же нулю. И хоть это почему-то там и необходимо, по каким-то там всесильным, вечным и мертвым законам природы, но поверьте, что в этой мысли заключается какое-то глубочайшее неуважение к человечеству, глубоко мне оскорбительное и тем более невыносимое, что тут нет никого виноватого.
И наконец, если б даже предположить эту сказку об устроенном наконец-то на земле человеке на разумных и научных основаниях - возможно и поверить ей, поверить грядущему наконец-то счастью людей, - то уж одна мысль о том, что природе необходимо было, по каким-то там косным законам ее, истязать человека тысячелетия, прежде чем довести его до этого счастья, одна мысль об этом уже невыносимо возмутительна. Теперь прибавьте к тому, что той же природе, допустившей человека наконец-то до счастья, почему-то необходимо обратить все это завтра в нуль, несмотря на все страдание, которым заплатило человечество за это счастье, и, главное, нисколько не скрывая этого от меня и моего сознанья, как скрыла она от коровы, - то невольно приходит в голову одна чрезвычайно забавная, но невыносимо грустная мысль: "ну что, если человек был пущен на землю в виде какой-то наглой пробы, чтоб только посмотреть: уживется ли подобное существо на земле или нет?" Грусть этой мысли, главное - в том, что опять-таки нет виноватого, никто пробы не делал, некого проклясть, а просто все произошло по мертвым законам природы, мне совсем непонятным, с которыми сознанию моему никак нельзя согласиться.
Так как на вопросы мои о счастье я через мое же сознание получаю от природы лишь ответ, что могу быть счастлив не иначе, как в гармонии целого, которой я не понимаю, и очевидно для меня, и понять никогда не в силах -
Так как природа не только не признает за мной права спрашивать у нее отчета, но даже и не отвечает мне вовсе - и не потому, что не хочет, а потому, что и не может ответить -
Так как я убедился, что природа, чтоб отвечать мне на мои вопросы, предназначила мне (бессознательно) меня же самого и отвечает мне моим же сознанием (потому что я сам это все говорю себе) -
Так как, наконец, при таком порядке, я принимаю на себя в одно и то же время роль истца и ответчика, подсудимого и судьи и нахожу эту комедию, со стороны природы, совершенно глупою, а переносить эту комедию, с моей стороны, считаю даже унизительным -
То, в моем несомненном качестве истца и ответчика, судьи и подсудимого, я присуждаю эту природу, которая так бесцеремонно и нагло произвела меня на страдание, - вместе со мною к уничтожению... А так как природу я истребить не могу, то и истребляю себя одного, единственно от скуки сносить тиранию, в которой нет виноватого".
N. N.
#795
Отправлено: 05 Ноябрь 2007 - 10:54:49
А. Ливергант, предисловие к тому С. Кинга из серии "Золотой фонд мировой классики" ("Команда скелетов", "Сердца в Атлантиде"), АСТ, М. 2004
Особый цинизм