Читатели

Мама пыталась догнать удирающего на поезде метро сына, но как только встала на рельсы, чтобы пойти следом, "третий рельс" перерубил ей ноги, а призрак её метнулся в противоположную сторону: на несколько миль вперёд торопящегося поезда. Так локомотив и остановился, превратившись в мертвец. Машинисты поумирали оттого, что увидели светящимися прожекторами. А пассажиры, слава богу, остались живы.

Пролог

Когда мы ехали на этом поезде, то все пассажиры казались какими-то мёртвыми. Кто-то спал, кто-то читал книжку... Нет, вру! Читали почти все! Я ещё подумала: «Надо же, читатели нашлись!» Просто я прошла с чувихами по вагонам и мы прикололись: у одного книга отодрана (в смысле, без обложки - кусочек страниц), у другого... Словно всем почитать хочется и они тупо разодрали чью-то книгу.
Нет, вы просто не знаете... Сейчас весь мир перешёл на сплошные «ужастики», поэтому кто-то их может читать, кто-то ненавидеть, но тупость... Тупость - это великая сила. Поэтому многие в нашем поезде спят, как лохи. Если чувак сидит без книжки (или без книжного огрызка), я точно знаю, что кто-то выдернул у него её из рук... Ну, так, как мы с девчонками на физре сдёрнули с того чудика трико и побежали...
Нет, в смысле, сейчас мы бежали, чтобы «толчок свежий» надыбать в поезде: я хотела снять трусы, лазить в одних джинсах. Но блин! Какой-то урод выходил буквально перед нами и запер наглухо дверь. Мы стоим, как марамойки, дёргаем туда-сюда ручку... Блин, если б я сразу врубилась, чё он её запер, догнала его и зашугала бы нашей местной братвой!
Но, блин, девчонки так прислушались... Опа! А там, за дверью, что-то типа тикает.
Но нам чётко повезло. Как раз по вагонам проходили фараоны. Мы им: «чё там тикает?» - Типа не врубились. А сами про себя думаем: «хоть бы у вас ключ при себе был! Мы бы щас... Это самое... Воспользовались бы уборной!»
Полицейские дверь открывают и ищут чё-то там, в толчке... Никак понять не могут: где тикает? А мы с девчонками подумали, что это долгая песня, поэтому попёрлись дальше по вагонам, искать проклятый сортир.
- Молодцы девчонки, - вдруг сморозил один из копов нам в спину.
Опа! А мы встали, как вкопанные...
Типа, опять не врубаемся.
- Через динамик часто предупреждает машинист, - начал тот разжёвывать, - чтобы, если пассажиры заметят бесхозные сумки или посторонние предметы, ни в коем случае не прикасались. Всегда чтоб вызывали нас! Поняли? Но, блин, никто ещё не додумывался, что взрывчатку в поезде можно спрятать в туалет и запереть его следом...
Мы, короче, дёрнули в конец поезда. Фиг ли здесь ловить? Пусть себе вынюхивают. Может, там «толчок» свободен?
Но вот, чё самое прикольное во всём моём рассказе: то, что мы ехали по тоннелю! Так бы, ни будь это тоннель, перевернулся бы поезд на хрен, потому что впереди взорвался целый вагон! И огонь бы, короче, докатился до нас, но... Фигушки! Мы в тоннеле - и в этом наше спасение.
Прикиньте?! Только заехали в тоннель, как поезд рыванул бы на хрен! Ну, так, блин, совпало.
Хорошо, лето было - форточки не заблокированы. Поэтому не пришлось бы выбивать окна. А то, я представляю себе! Стёкла-то, современные, в наших поездах: знаете, какие прочные?! Не то, что раньше: любой - возьми - брось с улицы болтик в проезжающую мимо электричку, и окно обязательно в клочья!
Мы, короче, покамест вылазили с девчонками на улицу. Мы-то врубаемся, из-за чего поезд встал. Поняли? А все-то, пока, не знают! Поэтому мы наскоряк решили слазить, и я всё-таки переодену свои дурацкие трусики.
Мы были вчетвером. Одну подругу решили оставить караулить: а вдруг, пока мы на минутку вышли из поезда, всё наладится, тогда четвёртая сорвёт стоп-кран и мы успеем заскочить!
Втроём мы лихо разжали двери, напряглись, выскочили... Ну, не будем же мы, как ненормальные лезть в окна! (верхние рамки - через них ползком можно просочиться). Что люди-то о нас подумают?!
Поскольку мы были в самом последнем вагоне, то девчонки, когда выскочили на свежий воздух, первое, что сделали, это понеслись по тоннелю!
- Э, куда вы?! - опешила я. - Мне же... Это самое... Чё мы здесь вышли?!
- Ты прикинь! - остановилась одна из них. - Там темно на фиг!
- А куда вы побежали-то?!
- Да туда!
- Чё, туда?!
- Да пошла ты! - и она бросилась следом за своей подружкой.
Я ни чё не поняла! Чё за нифиля?!
- Слышь? - подбежала я к тому окну, за которым всех нас осталась ждать наша четвёртая подруга.
Та вылупилась на меня, как дура.
- Ну, выглянь сюда! Чё ты вылупилась?
- Чё? - тормозит всё она. Она у нас самая «тормознутая», поэтому мы с понтом оставили её «наводить шухер» (сказали, что, если поезд поедет, то орать на весь вагон и со всей силы топать ногами, иначе никто не врубится, что там, «за бортом», остались девушки, - она всё равно струсит сорвать стоп-кран).
- Я тебе сказала: на улицу бегом!!
- Чё, бегом?! - высунулась та в форточку. - Чё ты на меня опять орёшь?!
- Бегом!.. Бегом, я сказала! - начала я приказным тоном.
- Ну, хватит же уже!
- БЕГОМ, стерва!
Та расселась и ну давай реветь.
- Ты, крыса, - предупредила я её по-хорошему, - если ты сейчас же не выскочишь, я тебя за волосы оттаскаю! Ты поняла?! Повторить?!
- Ну, чё я... Чё я... - поднялась та, хлюпая, и поплелась к выходу через силу.
- Чё ты так долго возишься?! - резко дёрнула я её за пакли (со стороны казалось, типа это просто подзатыльник).
- Я ни чё! - прорыдала та тоном маленькой девочки (незаслуженно обиженной... вернее, униженной).
- Чё, ни чё?! Глянь вон туда! - кивнула я в сторону убежавших тёлок. Их уже не фига было не видно - пропали гадины в темноте!
- Ну, и чё?!
- В очё!
- Чё ты опять орёшь на меня?!
- Да если бы ты не была такой дурой, мы бы их обогнали и начали бы целоваться! Поняла?!
- Чё я, «лиза» что ли?! Пошла ты на хрен...
Она не договорила, потому что я вцепилась ей в патлы (на этот раз я уже не отпущу, пока до этой стервы не допрёт весь масштаб происходящего; весь ужас случившегося).
- Заткнись, ты, дура!
- Ах...
- Заткнись и слушай.
Она смотрела на меня затравленным взглядом (глазами анти-хищника, попавшего не в свою ловушку).
- Если бы не одна тупая тёлка... - у меня не хватало злости, чтобы договорить всё это до конца. - Если бы ты вовремя оторвала свою безмозглую задницу, у нас бы всё получилось! Поняла, змеюка?!
- А чё случилось-то? Девчонки, чё, пошли в первый вагон? Чтобы посмотреть, чё там случилось?
- Я СКАЗАЛА, ЗАТКНИСЬ!!! - была я вне себя от ярости.
Я хотела её уничтожить! За её бессмысленную тупость! Это надо же, быть такой тупой?! Сама прекрасно видела, что мы все вылезли из поезда, но нет: включила дурочку и делает вид, что не понимает! Издевается, что ли, сволочь?! Ну, я ей покажу!
Но та, тоже, не лыком шита! Она, блин, гадина, защищается! Раз-раз... Не даёт заложить себя на лопатки... Вот точно стерва!
Нет! Не стерва - ведьма! Потому что нашла в себе какие-то силы и переборола - перевернула меня (завалила на обе лопатки)... Так только одержимые себя ведут! Сначала взбесят человека, как следует, а потом, когда он пытается надрать задницу своему обидчику, победят его при помощи грубой физической силы... Просто, этими гадами, ими демоны управляют! Они же одержимые нечистой силой...
- Может, уже успокоишься?! - прокряхтела стерва, оказавшаяся сверху. - Расскажешь, что всё-таки произошло?
- Да пошла ты!!! ТЬФУ!!! - харкнула я ей в её подлую рожу.
Кем она, вообще, себя возомнила?! Думает, так вот, сразу, возьмёт, да и всё поймёт! ... Кишка, блин, тонка! Думает, что, если я ей скажу, что они унеслись целоваться, то до неё так вот сразу возьмёт, да и всё дойдёт! Хуюшки!
Но... блин, передо мной сейчас встала совсем другая задача. Мне надо сбросить с себя эту безмозглую корову. Но как? А вдруг, не получится? Вдруг, она до скончания веков собирается сидеть так вот сверху и... Ждать! Держать меня в силках, пока я ей всё не разжую! Пока не положу в её глупый рот (мямлящий глупости рот).
- Девчонок надо спасать, - сделала я вид безукоризненного человека. - Чё, если поезд сейчас поедет, а они...
- Чё ты врёшь?! - передалась моя ярость на этот раз не мне. - Чё ты всё время врёшь?
- Я ВРУ?!
- Я тебя спрашиваю, дрянь! В какую они сторону побежали! Вперёд или назад!
О, чёрт! Во я лоханулась! Она же сразу меня про это спросила! А я... заморочилась! Чё делать?!
- Туда, - промямлила я, тыча своим «глупым пальчиком» (своим ковыряльчиком) в сторону уходящего во тьму тоннеля.
- И чё?! Это значит, что ты нагло не врёшь?! - резко подпрыгнула она и понеслась в сторону «головы» - первого вагона.
- Стой! Ну да стой же ты! - спотыкалась я, как несчастная. Шпарила следом, словно такая же идиотка.
- Я честно! - сделала я ещё одну попытку докричаться до этой убогой. - Ну, правда! Они туда побежали! Ну, да стой же ты!
- Я не пойду туда, - чуть позже объяснила мне эта лоханутая. - Я лучше вернусь вовнутрь поезда.
- А чё ты не хочешь?
- Потому что там, наверху, болотистая местность. Старое кладбище.
- Чё?! Кладбище?! Какое ещё кладбище?..
- Тебе не понять.
- Да?
- Да.
- Чё, тебе приснилось это, что ли?
- Книжки надо уметь читать...
В общем, мне в натуре одной пришлось идти. Но я чё хотела сказать? То, что там, дальше, тоннель должен заканчиваться. Поняли? Потому что, я точно помню: поезд взорвался сразу же, как только мы въехали в этот тоннель! Вернее, не сам поезд, а вагон. Там, впереди. Но, блин, тоннель всё тянулся и тянулся! Я всё бежала и бежала. Всё орала и орала нашим девчонкам...

Глава 1
Иногда Джеку Пирстону в голову приходили удивительные вещи; его охватывало большое вдохновение, но он был неудачником, и в самые подходящие моменты лист бумаги с карандашом прямо-таки не давались в руки этому молодому, талантливому писателю. И он ждал позднего вечера, когда стемнеет полностью и… Только, иногда его мучили опасения: возвратится ли к нему тот дневной прилив творческих сил (самый необыкновенный душевный подъём охватывал его почему-то именно в течении того нудного, бесконечного времени от восхода до заката), и… не проснётся ли среди ночи его мама… чтобы помочиться, или чтобы утолить свой еженощный голод несколькими кусками торта и множеством конфет, запиваемых литрами шоколадного молока. – Мама Джека бросила курить.
Мама Джека была большой женщиной ещё с тех пор, как вынашивала его. Всегда неприветливая и замкнутая, она больше всего походила на свою бабушку. Вероника Пирстон никогда ни с кем не общалась, так что с годами эта её манера превратилась в принцип. Всё это она могла бы объяснить примерно типа того, что: «не хочешь иметь сто врагов - не имей сто друзей». Может быть именно таким образом она развелась с Майклом Пирстоном – отцом Джека (кстати, именно его гены составили в Джеке 99%). Но свою девичью фамилию восстанавливать не стала. Вообще, на Майкла повлиять было очень легко, но согласился он на развод, только когда его симпатичная и изящная Вероника потихоньку стала превращаться в самоуверенную и упитанную бабу. И - надо сказать - он вовремя развёлся, так и не заметив за своей супругой то, как немного позже её скучное - наводящее тоску - выражение лица стало отвратительным от обилия сладостей… а ещё позднее - пугающим…
Очень часто Вероника расхаживала по дому с огромным длинным ножом для разрезания большого праздничного торта, нередко пугая одним только своим видом маленького Джекки; он в это время всегда прятался под старую, заваленную всевозможным хламьём кровать, с низкими ножками, уверенный, что там его мама не найдёт. А когда его мать впадала в обильные чревоугодия, лицо её изменялось… и Джек переставал её узнавать (конечно, он догадывался, что это всё та же его мама, но глаза его видели только страшную тётку с перепачканным чем-то липким и отвратительным (с виду) лицом. Очень она смахивала на ходячего мертвеца…); он начинал бояться её ещё сильнее, и уже прятался только в чулан – там было темно и маме его делать нечего.
Естественно, став взрослее, Джек понял, что мама его просто-напросто страдает от излишнего аппетита и пристрастия к сладкому, и ничего опасного (для него) в этом нет. Но темы для своих страшно-кошмарных историй он черпал из своего переполненного богатством воображений детства. И оно казалось ему необъяснимо милым, когда он начинал вспоминать… Но богатое воображение не оставляло его и после того как ушли в прошлое его детство и юность…
Но, что самое главное во всём этом было, это то, что он работал над новым романом «ЗАНУДЫ»… И, опять-таки, уверенность в том, что никто, кроме него самого роман этот в глаза не увидит, как обычно не покидала его (в такие секунды он мечтал ещё и о том, чтоб этот его новый роман, равно как и все остальные, с несколькими повестями и кучей рассказов, не в коем случае не попался на глаза его маме!…). Но где-то же они должны быть, эти чёртовы читатели!… Джек как-то размышлял над этим и написал по такому поводу «ЧИТАТЕЛИ ИЗ ПОДВАЛА»… Иногда ему казалось, что кто-то всё-таки наблюдает за ним, за его жизнью, за его творчеством… особенно - за творчеством. ЭТО что-то вроде ПРОВИДЕНИЯ. И оно следит за Джеком Пирстоном, и читает его рассказы… А может оно ни одно их читает?… Вот что больше всего поигрывало над его воображением… Ему казалось, что пока он спит (иногда ему приходилось и спать), в его комнате появляются разные существа и крадут его рассказы… А что происходит потом?… Может быть, они переделывают их на свой лад, и… Иногда Джеку попадались фильмы (произведения, вообще) чем-то очень сильно смахивающие на некоторые из его произведений… Естественно, Джек понимал, что «хорошая мысль всегда несколько голов осеняет»; он верил в силу совпадений. Но в глубине души он всё же верил в этих «существ», выползающих из подвала (подвал его дома до сих пор вселял в него мистический ужас; о этом заброшенном подвале он написал немало) и приходящих в гости без приглашения только к тем писателям, которые постоянно чего-то боятся и никому не показывают свои творения (будь то застенчивость; неуверенность в себе; боязнь быть непонятым; боязнь публики, или просто какой-нибудь комплекс неполноценности), и они публикуют их… С какой-то стороны это отлично и одновременно с той же – плохо. Но, так или иначе, Джек ещё не задумывался над этим. Думал он совсем о другом… Он мечтал встретиться с этими существами… Вот о чём он думал.
Может быть, он и не таил на них зла, а просто хотел встретиться. Но, так или иначе, все мечты когда-нибудь сбываются, как любил иногда говаривать его отец, Майкл Пирстон. А Джек наверняка с ним спорить бы не стал.

Отредактировано: Длинный мальчик, 10 Май 2011 - 11:38:49

Ух ты! Пролог появился!
Не в тему немного, но как раз Метро2033 пытаюсь осилить, а оно такое всё из себя прагматичное, формализованное, даже можно сказать - нудное (ну, по сравнению с...). А тут надо же, такой своевременный ракурс Суперски!

Цитата

Термоядерная энергия достигнет критической массы и ВСЁ взорвется?

Цитата

Хм. Гнусные маленькие форниты... Так вот они чем занимаются - тырят произведения у одних писателей и перетаскивают другим, более сговорчивым

Отредактировано: Sondra, 11 Май 2011 - 03:39:47

Цитата

Это само собой; очевидно. Как спросить: "что там дальше было с ёжиком, который забыл, как дышать?" - "и умер". А мне бы хотелось по-конкретнее. Как происходит процесс умирания... Или, нет, это скушно. Скажем так: как из себя со стороны выглядит агония. На что конкретно она похожа.


Глава 2


Казалось, что дом слегка начинает содрогаться. А что если он рухнет?
Сумерки вокруг дома сгущались не спеша - вечер близился к своему завершению, и гул с каждой минутой становился всё сильнее и сильнее. Это было что-то механическое. Оно мурашками покрывало кожу и даже наводило некоторый мистический ужас… Гул доносился откуда-то со стороны заброшенного кладбища.
– Мама, я боюсь, – прошептал шестилетний мальчик матери. Больше в этом доме никого не было. Отец со старшей дочерью и сыном пропал без вести. Но этот, самый младший (шестилетний), его сын со своей матерью пока ничего ещё не знали; ничего, кроме того, что папа со старшим братом и сестрой ещё утром отнесли бездыханное тело бабушки на заброшенное кладбище и так и не вернулись…
– Ничего, – хоть как-то пыталась успокоить его мать, – папа скоро вернётся.
– А что это гремит так вдалеке? – спрашивал мальчик.
– Не знаю, сына, не знаю, – всё, что могла ответить его мать. – Папа придёт, закроет все окна и двери, и мы ничего не услышим.
– А почему бабушка умерла?
– Старенькая, потому что.
– А ты старенькой будешь?
– Нет, наверно, и я и ты будем всегда молодыми.
Но не все слова матери были правдой. Бабушка почему-то решила, что кота своего надо искать не в доме и не на улице (куда он нередко убегал к другим кошкам и котам), а именно в подвале; именно туда он и ушёл. В доме в то время никого не было, и бабуля со спокойной душой отправилась в подвал… Вернулась она оттуда только через четыре часа, за пять-шесть минут перед тем, как мать с отцом и детьми вернулись домой… Она умирала

* * * * * *
– Бетани, – сказал как-то Оуэн своей жене, – я решил начать новую книгу.
– Да ну! – обрадовалась та. – Тогда надо всё сделать правильно, чтоб получилось как и с предыдущей. Ты не забыл ритуал? (они это называли ритуалом)
– Немного, – нехотя признался Оуэн. – Поэтому-то я и решил поговорить с тобой.
– Только ли поэтому?
– …Нет… – опять через «не хочу» ответил он после небольшой паузы, – не только поэтому…
Оуэн Майерс был писателем, и единственным стремлением его жизни было желание как следует напугать читателя своими бессмертными бестселлерами - романами ужасов. Майерс был очень знаменит. Но, по стеченьям обстоятельств, он вместе с супругой оказался в этом жутком городишке, где атмосфера студила кровь в жилах даже этому бесстрашному романисту. Но вся идиллия в том, что пока всё только начиналось. Началось оно, когда Оуэн и Беттани Майерс поселились в этом пустынном особнячке.
– Бет, – заговорил муж после очередной паузы, – ты бы хотела, чтоб я изменил своё имя?
– На чьё изменил?
– Ты знаешь, – откровенничал он, – мне всегда почему-то казалось, что меня вовсе не Оуэн зовут, а… Джек.
– Казалось? – переспросила Бет, словно не расслышав.
– Ну да, «казалось», это слегка забавно звучит… Просто, понимаешь, как только мы сюда с тобой приехали, у меня начало складываться ощущение, что я живу один… с матерью, и что мать эта… не совсем нормальная… что она не разрешает мне писать. Я бы это, скорее, назвал не ощущением, а… какой-то… навязчивой идеей…
Беттани хотела на это что-нибудь сказать, но… так ничего и не сказала.
– А о чём будет книга? – спросила она тогда. Она всегда спрашивала перед любым рассказом, даже самым маленьким, и Оуэн это знал; это была как бы вступительная часть их ритуала - ритуала под названием «талисман произведений Оуэна Майерса».
– Пожалуй, обо мне, – ответил он. – И звать меня будут… Джек Пирстон. Это будет этакий талантливый, но страшно невезучий писатель. Его произведения никто кроме него даже и в глаза не видел, но он уверен, что ЧИТАТЕЛИ всё же есть… И тогда он выходит на улицу, и… неожиданно попадает в один… мрачноватый городок…
– Как, мрачноватый? – не поняла она.
– Ну, в смысле, загадочный, зловещий... Как наш.
– Оуэн, давай не будем про наш! – произнесла она как суеверная, с которой заговорили на её больные темы.
– Хорошо, – согласился муж.
– А как «неожиданно» он туда попадает? – попросила она его объяснить.
– Ты знаешь, Бет, дорогая, я думаю, у меня это всё родится в результате импровизации. Должно родиться.
– Замечательно, – поставила она своё резюме. – Главное - суть и настроение.
– Точно! Хорошее настроение.
– Ну вот, – проговорила она, – а теперь начинается наш ритуал.
И РИТУАЛ начался.

* * * * *
Возможно, со стороны всё это и походило на безумие. Но самим участникам этого безумия так не казалось. Это аксиома.
Преподаватель литературы удалился из класса несколько минут назад. Всё это время в классе стояла мёртвая тишина - учитель был очень строгий и все его боялись; боялись и ждали, но он не возвращался.
Мёртвая тишина, разлетаясь по классу, казалось, пожирала души ребят. Она словно впивалась каждому в мозг, высасывая оттуда не только все отрицательные чувства по отношению к этому преподавателю литературы, но и память; не давая никому возможности вспомнить хотя бы о том, что в этом классе произошло совсем недавно… Но, если б они могли знать о том, что происходило раньше… до того, как в их школе появилась эта новая литература… Но кто бы мог с особой откровенностью заявить (пусть, хотя бы понять), что «мёртвая тишина» всего лишь иллюзия - постепенно она растворялась. Кто-то уже мог свободнее дышать; чувствовать себя непринуждённее; кашлянуть вполголоса; носом шмыгнуть… ну и т. д. и т. п.
– Куда он ушёл? – шёпотом нарушила тишину Кэйл Гэйбот в довольно удивлённом тоне, конкретно ни к кому не обращаясь.
– Посрать он ушёл, – отозвался кто-то и по классу прокатились смешки. Потом ученики начали между собой переговариваться - сначала тихо, потом громче. Учителя так и не было
– Ну и отлично, – отреагировал новичок, – идём на перемену!
– Какую перемену! – тут же шикнуло на него несколько человек в голос. – Ты Будильника не знаешь. Это такой зануда, что до утра будет разбираться, и в конце концов отправит всех к директору. Пока он не отпустит, никто даже из класса выйти не посмеет. Такой закон. Ты лучше один втихаря сходи на разведку за Будильником.

– Охренел, что ли?!! – взвизгнула Джейн, после того как с задней парты ей что-то прошептал на ухо приятель. – Сам к ней пойдёшь сёдня! – Они говорили на отвлечённые темы, и остальные постепенно стали брать с них пример. Обстановка разрядилась настолько, что если б в любую секунду в класс вошёл преподаватель, выкручивая одновременно ухо новичку-разведчику, никто не отказался бы, наверно, игнорировать его. Все вели себя так, словно время потеряло для них какой-либо счёт, и ни перемен, ни окончания занятий для них не существовало; равно как и Будильника. Словно школа обрела чью-то сверхъестественную душу и загипнотизировала их всех.
Будильник всё ещё не подавал ни слуху - ни духу.
Но вернулся новичок… Ровно через 10 минут, он вернулся весь белый как потолок. Все тут же уставились на него как на гуманоида.
– В школе никого нет! – объявил он испуганным голосом. – А на улице… темнеет.
– Кто там темнеет? – отреагировали ему. – Ты в окно посмотри!
– Я не знаю, – еле выговаривал он, – но солнце уже давным-давно село… И темнеет.
– А чего ты такой весь перепуганный? – спросил его кто-то в то время как все кинулись к двери.
– Не ходите туда!! – завопил новичок как резаный.
Все остановились. Так сильно он крикнул.
– Расскажи хоть что-нибудь, – попросили его.
– Я ничего не помню, – проговорил он каким-то отрешённым голосом, тупо уставившись на собственную обувь, пока трое ребят всё-таки выскользнули за дверь. – Там чёрные какие-то плавали по воздуху.
– Какие «чёрные»? – не понимали его.
– Сгустки тумана, – отвечал он так, словно разговаривал сам с собой. – Чёрного тумана! Чернее самой слепой тьмы.
– Что там ещё было? – добивались от него.
– Читатели, – бормотал он себе под нос, совсем не отвечая на вопросы своих бывших одноклассников. – ЧИТАТЕЛИ.
Ещё несколько куч вопросов прозвучало, от ответов на которые по спине пробегали мурашки. О Будильнике уже никто и не вспоминал.
Прошло несколько минут.
С улицы донеслись крики дикого ужаса трёх самых непослушных учеников. Они не послушались новенького и отправились на улицу.
Все обомлели. Но млели они постепенно - не сразу.
Прошло ещё несколько минут.
– Я слышу какие-то звуки! – неожиданно нарушила эту зловещую тишину Кэйл Гэйбот. – Они издалека доносятся. Да?
– Сейчас откроется дверь, – сказал Пэт Реншо сам себе, – и войдёт… Блудильник…
– Да заткнись ты со своими хохмочками! – отреагировало на его «ясновидение» сразу несколько голосов.
– …И он нас всех сильно напугает, – продолжал Пэт голосом глухого провидца.
– Его надо убить!! – загремел новичок не своим голосом, – пока он не вышел из дома. - О ком он, чёрт возьми?!
– Блин, я щас все штаны себе уделаю, – сам себе заметил кто-то вслух, – а по школе ходить страшно, везде какой-то свет!
– У меня дом горит! – вдруг закричала Стефани Малькольм, так, словно у неё загорелась юбка.
И тут входит долгожданный преподаватель… Вид у него был такой, будто он попал под поезд, и не под один…
– Я его поджёг, – пробормотал он под нос. А потом заорал своим сильным преподавательским голосом: – Что происходит в классе?!! Все к директору! Все до единого!
И все пошли…
Тем временем ритуал уже подходил к концу. Талисман был почти готов. А преподаватель в это время психанул и начал драть на мелкие кусочки книгу Джека Пирстона «ПРИХОДЯЩИЕ ИЗДАЛЕКА». Он очень долго трудился, но книга была ещё толще.

Глава 3
В один из вечеров Джеку Пирстону страшно повезло: маме его стало плохо – запущенная стадия несварения желудка дала о себе знать. Ей нужно было хорошо выспаться, чтоб дурнота прошла, но дискомфорт в желудке не давал ей уснуть… Но, в то же время, ждать она не могла; ей нужно было только лежать; мучиться, но лежать. И Джек прекрасно знал об этом, и был счастлив… Когда он начинал творить, то порой впадал в этакое беспамятство (он ОЧЕНЬ сильно увлекался); и его мама запросто могла войти к нему в комнату, чтоб о чём-нибудь попросить, а он запросто мог не услышать её… Этого он боялся больше смерти (боялся настолько, что ни в один рассказ не поместил бы подобного сюжета). Но в последнее время дискомфорт приковывал его мамашу к постели чуть ли не до обеда следующего дня, и он чувствовал себя как вырвавшаяся из заточения птица высоко в небо. Он ТВОРИЛ и не чувствовал вокруг себя абсолютно ничего.
Он не заметил как стемнело, как тучи и облака уплыли со скоростью ветра в никуда и на полуночном небе засияла полная луна… Он не слышал даже вопля какой-то сумасшедшей старухи, что разгуливала под окнами его - с мамой - дома. Что она там кричала?… Кажется, она выкрикивала его имя…
– Джекки, мальчик,– доносился всё время стон из спальни матери,– я хочу, чтоб она замолчала! У меня уши разрываются от неё!… Сынок, закрой покрепче окна и двери, я хочу тишины. Я хочу…
Но Джека словно не было в этом мире. Хотя, в то же самое время, он, как ни в чём не бывало, сидел за своим столом и заканчивал работу над развязкой рассказа «ЗОВ»; хотя, завершения этой работы увы не чувствовалось. Джеку почему-то казалось, что буквально с минуты на минуту рассказ начнёт превращаться в повесть…
– Джекки,– приближался к нему этот измученный – изнурённый обжорством голос, – почему ты меня не слушаешься? Почему ты такой упрямый? Ведь я же твоя мама, и ты не должен забывать об этом. – Вместе с голосом из спальни доносились и медленные, тяжёлые, усталые шаги… – Какой наглый сын, – полуворчала-полустонала она. – Я не могу…
– Давай-давай!!! – перебил её сквозь плотно закрытое окно безумный старушечий вопль, когда Вероника уже подходила к открытой двери в комнату сына. – Он как будто ждёт тебя с твоими бр… бреееднями. И его тоже ждут. Все до единого ждут, – выкрикивала старуха что попало в эту тишину ночного воздуха. – Ему только поторопиться надо. – Дальше она затянула какую-то неслыханную песню, уходя от дома Пирстонов всё дальше и дальше.
– Наконец-то эта дура ушла, – простонала Вероника, входя в комнату сына. – А то я так много ем последнее время, что уже по-моему с ума сходить начинаю. Бросила, называется, курить! А… Джек? – испуганно произнесла она. – Ты что делаешь?!…
Со стороны Джек походил на какой-то кибернетический организм; он сидел очень неподвижно, взгляд был устремлён только на лист бумаги (нормальному человеку такой взгляд не понравится; какой-то нездоровый взгляд…), работала только одна кисть руки; в пальцах Джек сжимал авторучку и что-то писал с такой скоростью… что, если б он сам хоть на долю секунды пришёл в сознание и посмотрел на себя, он вскрикнул бы от неожиданности.
– Что… – От ужаса у неё язык застрял в горле. – …что ты… делаешь!!! – взвизгнула она.
Только тогда Джек пришёл в себя… Он посмотрел на маму, посмотрел на то, что перед ним лежало... и так и не понял ничего.
– Что, мама? – вопрошающе уставился он на неё непонимающим взглядом.
– Ты же проклял весь наш дом! – объясняла она ему. – А я-то думаю, откуда все эти напасти на меня свалились. Я-то думаю, почему я так много ем… А это, оказывается, дрянь одна в моём доме завелась и пишет рассказики свои! Я ж тебе говорила, чтоб ты в доме моём без моего разрешения ничего не делал; тем более, чтоб эти чокнутые рассказики не писал. Говорила? А?
– Говорила.
– Это проклятье! Ты наложил на меня проклятье! Теперь, когда я заметила тебя с этим проклятым листком, я есть стану ещё больше. Что мне теперь делать?
– Не знаю, – промямлил он. Сам-то он чувствовал себя в тысячу раз проклятее собственной матери.
– Ну конечно! Откуда тебе знать? Ты никогда обо мне не думал, отчего мне так плохо каждый день; отчего я так много ем. Если б ты подумал… хотя бы подумал… то ты обязательно перестал бы писать и… и - может быть - отрубил бы себе руки. Но тебе всё равно. Тебе плевать всегда было, даже несмотря на то, что я родила тебя. Я ведь родила тебя! И ты должен даже собой пожертвовать ради меня. Ты обязан помнить, что Я родила тебя, и делать всё так, чтоб мне – твоей матери – было хорошо. Это закон. Но ты пренебрёг законом. ВЕЛИКИМ ЗАКОНОМ! И ты… ты достоин смерти… – произнесла она очень неуверенно (но уверенность она старалась обрести как можно скорее, и… - надо сказать - у неё это здорово получалось, прямо на глазах). – Да, достоин, – заявила она с необыкновенной уверенностью. – Я права! – Она точно не знала, но думала, что только так она снимет с себя проклятие.

Глава 4
Невообразимым гулом разрезал электропоезд гробовую тишину сумрачного полуночного метро. Он как будто набирал скорость - мчался всё быстрее и быстрее. В такие секунды Джек не позавидовал бы себе, окажись он заблудившимся странником, бредущим по железнодорожным шпалам этого тоннеля, так и этак стараясь не задеть смертельно опасный «третий рельс». Иногда Джека посещали подобные мысли, как герой его произведения бредёт по безлюдным улицам и ни с того ни с сего вдруг оказывается окружён этими жуткими стенами тоннеля метрополитена, которые никогда не увидят солнечного света, как не увидит его и этот злосчастный герой произведения Джека Пирстона… ведь гул всё приближается и приближается. И заблудившийся странник постепенно становится ночной тварью (которая, как и чёрные стены и пространство тоннеля, больше не выберется на свет из этой могилы)… Много в этом тоннеле ночных тварей развелось…
Но Джек не по шпалам брёл; он тихо сидел в кресле рассекающего темноту электропоезда, как будто притаился. Из головы его всё ещё никак не могли вылететь голоса, «Куда ты пятишься, сволочь! Я убить тебя должна!»; «Нет, мама!»; «Да, сына! Убить! УБИТЬ!!!»; «Не выходи из дома! Я не разрешала тебе!»; «Стой, падла!» (постепенно голос этой замученной обжорством женщины превращался голос какого-то монстра); «Я тебя всё равно догоню! Ты не уйдёшь от мамы! Я сниму с себя проклятие!». Он как будто всё ещё бежал, задыхаясь, по ночным улицам своего родного города… а потом - ноги несли его сами по себе - спускался куда-то под землю, прыгнул в закрывающиеся двери электропоезда… и притаился…
Он как будто всё ещё сидел и творил свои шедевры, – ничего вокруг не замечал… Не замечал как поезд сбавлял скорость; как он не спеша останавливался… как он остановился, и машинист объявил о заторе впереди… Только тогда Джек начал приходить в себя… Он осмотрелся вокруг и понял, что поезд встал. Люди в его вагоне сидели как неживые… Никого не интересовало, с чего это поезду вздумалось вдруг остановиться (все знали, что простоит он недолго - минут через 15-20 тронется с места).
– Мама, а почему мы не едем? – поинтересовался неподалёку у своей матери какой-то малыш.
– Скоро поедем, – пообещала ему та.
– А если не поедем? – продолжал малыш.
– Куда мы денемся?
– Не знаю, – пожал тот плечами. – А вдруг не поедем. Тогда окна выламывать надо будет?
– Зачем их выламывать?
– Чтоб спастись.
– От кого?
– От тех, кто идёт из темноты, – театрально прохрипел малыш страшным голосом.
Джека это заинтересовало… у него в голове начал рождаться новый сюжет… Но в то же время он был обеспокоен, «а что, если он не просто так остановился… этот поезд… Что, если нечто свыше создало этот затор?… И мама моя меня сейчас догонит… А что, – как бы оправдывался он сам перед собой, – всё может быть. Даже то, чего не может быть - быть запросто может». – Он даже представил себе, как огромное жирное существо несётся по шпалам (наверняка игнорируя третий рельс-проводник), чтобы снять с себя проклятие; и ОНО хочет жестокой смерти. ОЧЕНЬ ЖЕСТОКОЙ. И ОНО забыло о том, что ЕМУ надо покушать… что ему надо бесконечно кушать и кушать…
Кто-то шлёпнулся на место рядом с Джеком… Это была очень пьяная женщина.

– Извини, – пробормотала та ему своим заплетающимся языком, – у меня дочь убили.


«Как это так? – удивился про себя Джек - он не горел желанием заводить беседу с этой - с виду - убитой горем женщиной. – Убили… Должно быть, она с похорон едет… Или убийство произошло этим вечером… Хотелось бы знать: как её убили… и кто… или - что…» – Но он старался выкинуть из головы эти мысли - почему-то они портили ему настроение. Но, в то же время, в голове зарождался ещё один - опять новый – сюжет. Сюжет о человеке, круглосуточно проводящем время дома, напрочь отрезанном от окружающего мира… и неожиданно покинувшем свой родной дом – ввалившемся в лоно этого ранее и ранее неведомого, незнакомого и… даже - таинственного мира… Как бы сюжет о самом себе. Ведь Джек Пирстон даже и понятия не имел, что мир этот переполнен всевозможным добром; что его родной город, например, заселяют стаи бездомных собак, а собаки - они как люди (как считал Джек в некоторых из своих произведений), в то время как люди - это собаки; если человек несёт смерть, то стая одичавших от голода бездомных псов - и подавно. Но было ли ему известно и о других «существах», скрывающих свои жуткие тени во тьме ночи?…; существах, сеющих обезображенные трупы собственных жертв по самым безжизненным, полуночным улицам этого таинственного мира (к восходу солнца ночные трупы растворяются как призраки, как будто ситуация им обещает яркой лампой светить в глаза)… Об этих-то существах и подумалось Джеку, лишь только новый сюжет успел наводнить собой голову своего плодовитого хозяина.
Электропоезд продолжал стоять, всё сильнее и сильнее создавая собой образ накрепко вросшего в землю памятника какого-то заброшенного кладбища (кладбища старинных поездов). Кто-то из пассажиров уже начинал нервно поёрзывать, остальные же - кто болтал друг с дружкой о чём-нибудь, кто - опять же - создавал впечатление мраморной тумбочки.
– Мам, давай пешком пойдём, – опять тот же малыш-шутник предложил матери новую идею.
– Далеко не уйдём, – ответила мать.
– Всё равно мы уже не поедем!
– Сядь и сиди спокойно! – шикнула на него мать.
– Кстати, мальчик верно говорит, – как бы ни к кому конкретно не обращаясь, и в то же время, чтоб всем слышно было, заметила эта пьяная женщина, сидящая рядом с Джеком. – Поезд может дальше не поехать.
Естественно 100% людей в этом вагоне тут же игнорировали её. Пока человек ведёт себя пристойно, на него не обращают внимания.
– Надо что-то делать, – продолжала пьянчужка излагать свои мысли. – Ведь нельзя же всё вот так с ходу бросать! Что-то надо предпринимать! Ведь это элементарно. Это как…
– Да успокойтесь вы! – перебила её мать малыша.
– Не надо мене запрещать, – ответила ей пьянчужка. – Я, может быть, ищу выход… Я, между прочим, спешу очень. Уже всё готово, меня только одну ждут. А я тут вот…
– А где вас ждут? – спросил её малыш.
– На кладбище, – ответила та. – У меня дочь убили.
– На кладбище? – произнёс малыш.
– Да, на кладбище, – ответила женщина. – Именно там её и убили. В полночь.
– А как вы на кладбище попадёте? Здесь ведь такой аномальный тоннель... Ну, я имею в виду, он настолько подземный и настолько длинный, что неизвестность, когда закончится этот аномальный туннель, ещё сильнее, чем разгадка секрета, когда поедет наш странный поезд.
– Малыш... – не знала женщина, как правильнее (как доходчивее) ему это объяснить, – ты же знаешь, что наше кладбище находится в болотистой местности? И прекрасно знаешь, что, если пролезть через потолок «вашего аномального» тоннеля, то легко можно просочиться сквозь трясину и вылезти на поверхность. Но, ведь, знаешь же?
– Ну, в принципе, да, можно, – нехотя согласился мальчишка.
– Дак, а зачем же ты тогда задаёшь пустые вопросы! – нашла эта пьянчужка повод, чтобы на него прикрикнуть. – Если так и будем здесь торчать до скончания веков, то, ничего не остаётся, придётся лезть через этот дурацкий потолок... Да, как макака!
– Но, скажите, Вашу дочь действительно убили на этом кладбище? Вы ведь не шутите?
– А я что, похожа на клоуна, да? На Пеннивайза! Знаешь такого?
– А, – махнул он рукой, не обратив внимание на её вопрос о клоуне, о котором наверно только мёртвый и ленивый не читали в разных там книжках. – В темноте - ночью - убить всегда легче чем днём. Ведь именно из ночи выползают на свет…
– Томми, а ну-ка прекрати эти разговоры! – одёрнула его мать.
А Джек в это время вышел на хорошую мысль: «Вот тебе и «на»! когда последний раз я был на улице?… Когда я выходил из своего дома?… Я ж, по-моему, даже и не задумывался ещё о том, чтоб выйти… в люди… и посмотреть на город. Я же, кроме телевизора и кучи видеокассет, ни хрена ж не видел! А по телевизору не сообщают «особые городские подробности»… А тут такое происходит!… А я как… как проснувшийся принц Интернетный»
Некоторая степень закомплексованности не позволила Джеку, как и некоторым из пассажиров, вступать в разговор между женщиной и ребёнком.
Все сюжеты повылетали из головы Пирстона как один. Сейчас, когда он услышал всё это, у него просто-таки пропал аппетит на различные замыслы историй в стиле HORROR; как порой любил говорить один из героев полюбившегося Джеку фильма ужасов, «это вам не шухры-мухры!» - когда то, что Джек высасывал из собственной головы, перенося это на бумагу, начало небольшими шажками появляться в реальности (самой что ни на есть будничной реальности - ошеломительной, непостижимой, зловещей), то - как ни странно - все его фантазии, всё богатое неисчерпаемое воображение почему-то улетели туда, с помощью чего он после обеда отправляет естественные надобности…

Цитата

Шёл ёжик по лесу, забыл как дышать - и лес взорвался...?

Sondra (May 11 2011, 05:45 PM) писал:

Ну, да. Ёжик истыкал его иголками в очень многих местах. А потом ещё браконьеры прилетели и деревья начали проваливаться. Они тоже ёжики.



Глава 5
В один из вечеров Оуэн Майерс прибежал домой какой-то взбешённый… но, в то же время и до ужаса перепуганный.
– Что случилось, дорогой?! – перепугалась Беттани пуще своего супруга (она словно попала в кошмарный сон, который происходит наяву; она никогда ещё не видела своего мужа в таком состоянии).
– Чёрт знает что происходит! – орал он в отчаянии. – Я не знаю как это описать словами…
– Успокойся и объясни всё по порядку.
– Ладно, – остановился он, – постараюсь… – И, после некоторой паузы: – К нам кто-то едет. Я имею в виду, не в гости к нам, а к нам в город. Я точно не знаю, но он… Он из другого мира… В общем, я не знаю, что это за тип, но если мы его не остановим… Я тогда не знаю что начнётся… Возможно, мир вверх ногами перевернётся.
– Кто тебе всё это сказал?… Откуда ты всё это взял?
– Я не знаю как это объяснить… Мне, лично, кажется, что я схожу с ума… Но я чувствую, что этот человек сильный и опасный. В городе чёрт знает что происходит.
– Ты это сердцем чувствуешь?
– Некогда-некогда болтать! Надо действовать! Надо приложить все силы! Всё, что у нас есть. Надо не пустить его дальше.
Действительно, Оуэн не знал этого человека, но по обстановке в городе кое о чём догадывался. Ему надо было остановить его; становить кого-то, кого он в глаза никогда не видел, но остановить именно его.
Энергия у Оуэна с женой была, сил хватало, осталось только приложиться… Иначе, если человек этот увидит ВСЁ ЭТО, что происходит в этом городе… возможно, он сойдёт с ума, или погибнет где-нибудь, а тогда… весь этот мир, в котором Оуэну Майерсу так здорово живётся, превратится в лопасти какого-нибудь гигантского вентилятора, которым некий сумасшедший ребёнок решил побаловаться… Оуэн точно подобрал значение выражению «весь мир перевернётся!»

Глава 6
– Я должна попасть на кладбище! – твердила себе под нос пьяная женщина. – Я должна успеть на кладбище!, не то… – И никто не затыкал ей рот, даже мать того общительного малыша, что ни раз пробовал уговорить её проводить эту миссис, чтоб она не заблудилась в тёмном тоннеле; никто не смел попросить её говорить не вслух, ведь у неё убили дочь. – …Не то, случится страшное. Почему этот чёртов поезд сломался именно сейчас?!
Никто на неё уже не смотрел, все воспринимали эту женщину как само собой разумеющееся. Все вели себя уже так, как будто электропоезд этот (в данном случае – вагон) давным-давно как стал родным их домом, и словно никуда уходить не собирались; словно готовы были просидеть в нём хоть сто лет (как готов был просидеть Джек Пирстон у мамы дома).
– Я знаю, почему, – сама ответила женщина на свой вопрос. – Потому что это проклятие! Кто-то находится в этом поезде, кто несёт собой проклятие! Поезд проклят!! Он умер, или его что-то убило, и теперь он проклят! Но что, если он оживёт?… Мёртвые ведь иногда оживают…
Перебило её внезапное появление контролёра.
– Билетики на проверочку приготовим, – объявил контролёр.
Это какая-то высокая и необыкновенно толстая женщина с некрасивым обрюзглым лицом… И что-то в ней Джеку показалось до боли знакомым… Кажется, рот этой контролёрши чем-то был испачкан… чем-то липким и… и до боли знакомым.
– Щаз! – тут же отреагировала пьяная женщина, – с разгону! Поезд сломался, а она - «билетики приготовим»! Совесть у вас есть? У меня дочь убили, а она…
– Кто сломался? – не поняла та. – Никто не сломался!
– А почему мы не едем? – спросил тогда ещё кто-то.
– Щас поедем, – ответила контролёрша.
– Так вот, когда поедем, тогда и приготовим билетики! – заявила пьяная. Надо полагать, у неё как и у Джека (как и у остальных шестидесяти-семидесяти процентов пассажиров «электрички») билета не было. – Ещё вопросы?
– Да ну вас! – махнула контролёрша на неё рукой как на зануду, и перевела взгляд на Джека.
– А у вас, молодой человек, – обращалась она непосредственно к Джеку, – тоже билета нет?
– Чего вы пристали к парню! – заверещала на неё пьяная. – Не трогайте его! Он вас не трогает и вы его не трогайте! Вам же объяснили…
– Да успокойтесь вы, женщина! – потеряла сдержанность контролёрша. – Кого я трогаю? Я спрашиваю. Что я не имею права спрашивать? Я на работе нахожусь!
– Когда поезд поедет, – медленно, почти по слогам процедила ей пьяная, – тогда и работайте, пока не сдохнете, а сейчас сядьте и успокойтесь. Всё ясно?
– Да это вам успокоиться надо! И протрезветь ещё.
– Да у меня дочь убили! – опять заверещала пьяная. – Как тебе не стыдно, свинья! Я на кладбище спешу. Пьяная. Пьяная! А ты бессовестная! – и т.д. и т.п.
Контролёрша же не реагировала больше на эти бестолковые вопли, она уже собралась уходить в другой вагон, но сквозь поток этой брани, она произнесла Джеку несколько слов… Всего несколько.
– Ещё не вечер, – были слова. – Настоящий вечер начнётся очень скоро. Как начнётся, так и закончится - мгновенно. И будет НОЧЬ. Может быть, бесконечная.
Не послышались ли Джеку эти слова?

Прошло некоторое время.
По вагону прошёлся какой-то маленький, толстенький мальчик; волосы его были сильно взъерошены; глаза, от какого-то мистического ужаса, больше походили на бильярдные шары. Не было сомнений, что мальчик далеко подвинулся рассудком. Он, как перепуганная кошка, озирался по сторонам и таращился на всех как на оживших покойников. Затем он остановился перед Джеком и прошептал, не глядя ему в глаза:
– Это всё из-за тебя. Убирайся отсюда! Иди назад, откуда пришёл. Убегай, пока не поздно!
Джек вытаращился на него, как на СУПЕР-ПАРАНОИДА. Но толстый мальчик побежал в следующий вагон с такой скоростью, словно за ним гналась какая-то там дохлая собака-оборотень.
– Это он что, мне сказал? – спросил до ужаса удивлённый Джек у более-менее остывшей пьяной женщины.
– Не обращай внимания,– ответила та.– Здесь таких полудурков больше чем шпал на этих рельсах,– тыкала пальцем она на пол.– Город такой,– объясняла она.– Какой город, такие и полудурки.– Она ещё долго говорила про полудурков и город, а Джека тем временем всё сильнее и сильнее изумляла эта нереальная обстановка… Ему бы сейчас бумагу и карандаш, но не то настроение веяло по вагону; когда реальность начинает пугать по-настоящему, то даже Оуэн Майерс не испытывает ни грамма вдохновения.
– Слушай, а сколько сейчас времени?– вдруг спросила его эта пьяная (хотя, уже порядком отрезвевшая) женщина.
– У меня нет часов, – ответил Джек.
– У кого есть часы? – обратилась тогда она к остальным. – Кто скажет время?
Кто-то ей ответил.
– Блин!!! – заорала она, услышав время. – Я уже давным-давно опоздала на кладбище!! Я побежала к машинистам! Надо их раздолбать, козлов! – разорялась она, исчезая в соседнем вагоне.
Видимо, женщина эта собиралась преодолеть тоннель пешком… Мало кто согласился бы последовать её примеру; все прекрасно знали, что до следующей остановки ехать ещё не меньше двадцати минут, при полной скорости электропоезда. Все лишь только с облегчением вздохнули, сохраняя выражение лица, типа, «туда ей и дорога скатертью».
В вагон, тем временем, вошёл ещё один «полудурок», пристально вглядываясь в лица сидящих.
– Разведочка, – объяснил он.
Увидев Джека, он на секунду остановился, слегка усмехнувшись. Джеку же всё это начало порядком осточертевать.
– В чём дело? – произнёс он этому «полудурку-разведчику» как можно резче. – Чё ты уставился?
– Всё в порядке, – попытался тот унять его. – Пока - в порядке.
– Что в порядке?!!!
– ВСЁ, – произнёс тот довольно жутко, – в порядке. Сиди пока. Пока сидишь.
– Ты, придурок!… – заорал ему Джек. Но тот уже скрылся в следующем вагоне.
Вдруг Джек на некоторое время как бы остепенился: он что-то почувствовал… Так, например, чувствует родной город - замаскированный под неузнаваемый - тот, кто в нём сто лет уже не был (он его сердцем чувствует). Но Джек далеко не родной город почувствовал. Он почувствовал… другой мир… Это был не тот мир, в котором он с рождения пробыл дома; это был какой-то… чужой и неприветливый… пугающий и зловещий. Любой человек мог оказаться в нём случайной жертвой сиамского котёнка, постоянно переходящего дорогу всем суеверным; обыкновенный, заброшенный дом под снос, запросто мог заманить в себя любого прохожего и никогда не выпустить; самый тёмный переулок мог уводить в никуда - в бесконечную темноту, из которой не существует выхода; в этом мире любой - даже самый никчемный - человек, ни с того ни с сего может начать мутировать, даже сидя в переполненном пассажирском автобусе на месте водителя, и превратиться в какое-нибудь исчадие… Всё это Джек сердцем чувствовал. Когда на него надвигалось что-то крайне неприятное, то сердце зачастую его не подводило.
Вошедшая в вагон девушка напрочь перебила все его чувствования… С виду лет ей было чуть меньше чем ему. Но… как она выглядела! Вся белая как потолок, она, сильно прихрамывая, двигалась вперёд. Глазницы её были абсолютно без зрачков. И потёртые джинсы, хоть и скрывали её ноги, но видно было, что правая нога намного уже левой, точно не нога под джинсами была, а обглоданная кость. И… может быть Джеку и показалось, но чёрные её волосы испачканы были не грязью вовсе… а чем-то высохшим тёмно-багряным.
– Мама, – доносился от неё стон умирающего (скорее, умершего) человека. – Я потеряла маму. Нельзя ей ходить на кладбище, там сейчас небезопасно. – Мямлила она, ковыляя в ту же сторону, куда ушёл «разведчик», куда убежала трезвеющая женщина, вслед за контролёршей и толстеньким сумасшедшим мальчишкой.
– Все идут вперёд, – наконец-то восстановил свою словоохотливую натуру маленький Томми. – А назад почему-то никто идти не хочет. А надо бы. – Мать уже не одёргивала его - говори ты хоть обсерись. – Ведь позади - прошлое; впереди - будущее; на месте - где мы сейчас вместе с вами тут все сидим и ждём десятого пришествия - на месте - настоящее. А как говорят: чем дальше, тем хуже. Так что лучше идти назад. Хотя… света не в начале, не в конце этого тоннеля нет. НЕТ. Но, всё равно, лучше идти. Неважно - куда. Или бежать - на худой конец. Кто стоит на месте, то есть – живёт в настоящем - живёт сегодняшним днём, тем всем смерть. Нужно куда-то двигаться, потому что движение - жизнь, это и дураку известно. Но лучше двигаться назад, потому что…
– Да закрой ты наконец свой рот! – не выдержала мамаша. И Томми замолчал. Но, опять-таки, на некоторое время, после которого вконец уставшей маме опять придётся ворчать на него. – Что за наказание такое!
Многие ещё проходили через этот вагон, где Джек и несколько пассажиров ждали «десятого пришествия»; у каждого была своя реплика, своё поведение, как всегда не лишённое эксцентричности. Но вот вагон наполнила молодёжь; их было много – человек двадцать; все, как и остальные, были бледные от ужаса; бледные и изнеможенные они шли неторопливо, как зомби: Кэйл Гэйбот, её редкие по красоте длинные волосы были выдраны, оставив за собой один лишь драный след с засохшей кровью; Энни Трумен, Пэт Реншо (кто-то в голову позабивал ему много гвоздиков), Стефани Малькольм (куда же на её правой руке делись несколько пальцев?…). А кто Джону Перро оборвал ухо?… Ясное дело, все эти восьмиклассники несколько часов назад побывали в кабинете директора своей школы… Следом за ними, также не торопясь, брёл их незабываемый Будильник… Все они что-то бормотали.
– А почему вы так странно выглядите? – поинтересовался у них малыш Томми.
– Мы провалились под землю, – отвечали те сбивчиво. – За нами гонятся, – прогнусавил ему один из учеников с изуродованным носом (директор ему «сливаааак!» делал; через несколько часов, от длительного бега, нос у парня зажил и напоминал собой какой-то засохший кровавый плевок, с повисшими соплями на том месте, где когда-то был нос)
– Кто за вами гонятся? – любопытствовал малыш.
– Большая и толстая тётка, – ответило малышу сразу несколько ребят в голос.
– А она есть любит? – спрашивал малыш.
И ему стали отвечать сразу все, перебивая друг друга:
– Она жирная! Она монстр! Она наверно скоро сама себя будет пожирать! Она жрёт, что ей в туннеле только ни попадается! Она… – остальное потонуло в прошлом - Джек убегал прочь из этого чёртового вагона. Он бежал вперёд. Ему всё равно куда было бежать, но лишь бы это пожирающее чудовище не вбежало в вагон.
Он не обращал особого внимания, если натыкался на порубленные человеческие тела. За окнами этого замершего навсегда электропоезда кто-то рычал; откуда-то издалека доносились душераздирающие вопли; Джек всё это старался не замечать – ему убегать надо было, потому что всё время, где-то в нескольких десятках метров слышались (чувствовались) шаги чего-то ОЧЕНЬ ТЯЖЁЛОГО. И чем сильнее старался Джек увеличивать свою скорость, тем метры за его спиной сокращались всё быстрее и быстрее.
Он и сам не заметил, как оказался в тоннеле. Дальше бежать было всё страшнее и страшнее, - если поезд тронется с места, ему некуда будет деваться - поезд превратит его в кучу мяса, но чтоб его настигли те тяжёлые шаги, ему не хотелось ещё больше. Если то чудовище-людоед, про которое рассказывали многие пассажиры, не успеет остановиться и влепится в поезд, то он сдвинется с места... Покатится... И вскоре от писателя Пирстона ничего не останется. И он бежал. А силы его постепенно покидали, заменяя себя всё более глубокими и изнурительными вдохами и выдохами. А где-то кто-то всё время жутко усмехался своим раскатистым, зловещим смехом, и какая-то молодая девушка звала на помощь - ей что-то откусило ноги.

Глава 7
"А зачем я убегаю? - подумал остановившийся, чтобы отдышаться, Пирстон. - Я ведь убегаю совсем не из-за моей мамы. Тут наверняка что-то совсем другое. Что-то такое, чего я не понимаю. Я чего-то испугался, пока сидел в том поезде, а теперь бегу по инерции и от этого не могу остановиться. Ну-ка, вспоминай! Чего ты там испугался? Что такое неожиданное тебя так сильно напугало? Неужели все эти картонные "монстры", про которых ты денно и нощно строчишь? Конечно же, картонное не может так напугать, тем более затравить. Картонное, особенное если оно зло, может только насмешить".
Сколько Джек ни думал, так и не мог вспомнить, чего такого странного он услышал, пока сидел в поезде. С Джеком даже начало происходить что-то удивительное: поскольку он начал копаться в памяти, то ему удалось вспомнить самый первый свой рассказ. Тот сюжет, который сподвиг этого юношу к писательству. Тем более, что после этого "гениального" сюжета, у него никогда ничего не получалось, и после его написания всё творчество пошло наперекосяк.
В том сюжете Пирстону хотелось изобразить какой-то оригинальный тоннель, служащий для перехода в загробную жизнь. Описать не ради юношеского максимализма (работы над стильностью и неповторимой оригинальностью), а потому, что Джек верил в то, что загробной жизни не существует. Но, если достаточно реалистично описать этот тоннель, этот "переход" из мира живых в мир мёртвых, то можно заставить себя переубедить: "везде не существует, но в очень редких местах такие переходы наверняка есть".
Пирстон описал обыкновенный тоннель-подземку, который проложили строители будущего на месте высушенной подземной реки, или какой-нибудь пещеры, и поезд, который несётся под городом, построенном на болотистой местности. Никто из жителей этого города не наблюдал за тем, что происходит с гробами их родственников, которые они несколько лет назад закопали под землю и украсили мраморными, да гранитными памятниками. Так же никто из ведущих по данному тоннелю поезда, машинистов, не следил за тем, чтобы колёса не раздробили какой-нибудь трухлявый деревянный ящик с бренчащими в нём хрупкими костяшками. Нет, часто бывало, поезда именно в этом тоннеле сходили с рельсов, но, чтобы кто-то смог объяснить причину таких необычных происшествий, такого никогда не было.
Джек пытался описать совсем не это: не тоннель, не гробы, раздавленные под колёсами... Про тоннель и гробы он даже не вспоминал. Больше всего Джеку вспомнились черви. Не игральные карты и не те черви, которых насаживают на крючки для рыбалки, а трупные черви. Много-много червей, которые налипают на колёса, которые начинают заползать во все щели поезда, - вот об этом вспомнил Пирстон. Его ещё с детства всегда пугали мерзкие черви, которые ползают у них в мусорном ведре и иногда попадаются в пище. Конечно, когда Пирстон стал старше, то он понял, что «черви, ползающие внутри маминого шоколадного торта» - это его богатое детское воображение. Может быть, ему хотелось, чтобы в доме завелись черви (тогда бы его мать перестала есть столько много приторного), поэтому он иногда их видел; во сне видел или наяву, неважно.
Важно то, что Джек дописал этот рассказ до конца (про червей, падающих с потолка тоннеля, атакующих поезд, который увозит этих мерзких насекомых в город, из которого он больше никогда не возвращается; по логике Пирстона, все поезда шли только в одном направлении) и сейчас ему впервые удалось вспомнить про этих червей. Ведь не зря же Джек про них описывал? Всегда, когда Пирстон описывает какой-то свой страх, то он перестаёт для него существовать.
«Не Читатели меня всё время беспокоили, а Черви, - наконец-то понял Джек всё то, что долгие годы мешало ему жить и правильно развиваться, - безумное множество червей, которых уносит поезд. Молодец, что вспомнил! Теперь мне надо как-то выбраться из этого туннеля. Там, дальше, город. Там, дальше, утро... Словом, утро вечера мудренее».
Джек считал, что сейчас он разрушил очередной свой миф, порождённый собственной воспалённой фантазией. Ведь, после того, как вспомнил, что существуют эти черви, ему больше никогда не будут мерещиться разные чудища, политые кетчупом (точнее говоря, намазанные фосфором) и бродящие в глубокой непроглядной тьме.

Глава 8
Когда солнце вздымалось над горизонтом, постепенно озаряя улицы, город всё ещё спал. Улицы были пусты; ни машин ни пешеходов нигде не было видно. По асфальту главной городской дороги во многих местах всё время было что-то размазано; что-то, имеющее тёмно-красный цвет. Но оно уже засохло (кажется, этой же ночью). Всё выглядело точь-в-точь как в заключительной главе повести «САМАЯ КОШМАРНАЯ НОЧЬ», которую Оуэн Майерс написал ещё в далёкой юности (но зачем он тогда распахнул окно?… Для того, чтоб в его комнату ворвался ветер, подхватил те два огромных, исписанных самым мелким почерком листа, над которыми Оуэн пропотел четыре ночи подряд - его тогда охватило жуткое вдохновение, - и вышвырнул их в окно, отправив долго гулять по не на шутку разыгравшейся метели?… Но прошло время и Майерс перестал горевать по самой кошмарной потере своей жизни - это было его самое первое удачное произведение)…
Джек чуть не споткнулся о какую-то огромную, безобразную, оторванную клешню… Он просто аккуратно перешагнул её и продолжил путь… Даже и не взглянув в сторону размазанного по асфальту противоположного тротуара десятилетнего мальчика (по всей видимости, размазан он был какой-то гигантской ступнёй), он слегка ускорил шаг; мальчик пытался пошевелить губами, чтоб произнести хоть слово (что-то очень важное хотел сказать Джеку Пирстону этот раздавленный мальчик), но у него не было энергии.
Наверное, Пирстон и сам не заметил, как он ускорил свой шаг, но дело не в этом. Дело всё в том, что Джек опять как бы отключился от окружающего мира. И он думал… Он не мог понять собственную память: почему в его голове не откладываются все те рассказы, которые он пишет, чтоб потом, при возможности, восстановить некоторые из своих бессмертных произведений, если одно из них приходится бросить в камин, когда мама его в полусне припирается к своему сыну в комнату, чтоб отыскать какую-нибудь утерянную конфету (которую она давным-давно уже сожрала, но забыла об этом) или несколько печенюшек (которые очень часто вываливаются у неё из рук, если она вдруг случайно засыпает). Странно, но Джек ещё как-то не задумывался над тем, что мозг человеческий как желудок: какая-то пища попадает туда, переваривается, а порой и не переваривается - хранится там продолжительное время, - и… «куда-то» исчезает… А Джек Пирстон не расстраивался, если «терял» свои произведения – привычка творит в человеке просто-таки чудеса. И Джек, уничтожая свои творения, рассчитывал только на собственную голову, что когда-нибудь «давно забытое старое окажется новым», и его уничтоженный рассказ возвратится из своего мира мёртвых… Но сейчас, шагая по улице собственного родного города, он с большим прискорбием начинал понимать, что не все его рассказы имеют способности возвращаться с того света…; что ни одно произведение вообще не имеет таких способностей; старое не может стать новым. И, наверняка, Джеку Пирстону Бог, кроме неисчерпаемого таланта, даровал ещё и изощрённую оригинальность (неспособность повторяться: с каждым рассказом вносить в жизнь всё только новое - то, чего до этого никогда ещё не писал).

Постоянно ускоряя шаг, он проходил мимо супермаркета (оттуда здорово несло какой-то дохлятиной), мимо автобусной остановки (на скамейке пассажиры всё так и сидели и ждали… даже несмотря на то, что они были мертвы), мимо какого-то сквера, где повесился один параноик от всего увиденного. Он даже не обращал внимание на здание старого заброшенного морга, откуда по ночам раздаются душераздирающие вопли (в данный момент из этого мрачного сооружения слышались какие-то странные звуки…). Он шёл не зная куда. Шёл, как загипнотизированный. И не замечал даже проплывающий по воздуху кусок тьмы; чем-то кусок этот напоминал собой небольшое облачко. Но не облачко это было. Бесконечно слепая подземная тьма выползла из заброшенного морга. Она двигалась. Она вела себя как человек (мёртвый человек из «У МЁРТВЫХ» О. Майерса). Она как-то нежно пристроилась к шагающему в никуда Джеку, и медленно - неторопливо двигалась следом, соблюдая небольшую дистанцию. И чем медленнее она передвигалась по воздуху - чем быстрее Джек набирал скорость - тем ближе она пододвигалась к спине этого отрешённого парня. Несколькими секундами позже, Джек исчез в этой тьме.

Только тогда он опомнился, когда, перепуганный, начал озираться по сторонам, не видя совершенно ничего. Это была бесконечная тьма (бесконечнее вселенной). Она возвращалась назад - в морг, под землю, куда уходили бесконечные ступени. А к Джеку из тьмы что-то тянулось: какие-то обезображенные временем руки-щупальцы, какие-то клешни; они пугали его; шутили – пока это были только шутки. ИМ хотелось издеваться; мучить. Бесконечно. Бесконечнее ТЬМЫ.
А может, они уводили его в мир ЧИТАТЕЛЕЙ? – хотел бы спросить себя Оуэн Майерс. Но не мог он спросить…

хм, а у этого туннельного поезда вагончики не розовой ли краской выкрашены?
хотя нет, наверно нет...
и имени у этого поезда конечно нету... это из другой сказки, так, померещилось...

Отредактировано: Sondra, 12 Май 2011 - 06:32:34

Sondra (May 12 2011, 06:29 AM) писал:

Почему нету и почему не розовой краской? Тинейджеры же из него часто выходили и разукрашивали "именами" вагоны розовой аэрозольной краской. Только такие не креативные мелкие подробности обычно опускаются в описании.


Кинг даже брал плату с народа за то, что разместит их фамилии в качестве персонажей своей новой книги. Конечно, если бы ему предложили внести какие-то мелкие подробности из своей (поклонников) личной жизни, то тут плата пришлась бы подороже, поэтому я могу затак вписать про этих подростков с розовой краской. Только, может, что-то более креативное туда дописать? Вот, например, меня попросили дописать, чтоб были трупные червяки, которые падают со стен или с потолка (мол, так пострашнее), и я добавил про червяков. Старая редакция - без червяков.

С червяками даже по-креативнее получилось: пришлось пророг этот придумывать...

Длинный мальчик (May 13 2011, 05:10 AM) писал:

Не надо. Чревато красить подземные поезда в жизнерадостный розовый и давать им имена - от этого они (поезда) сходят с ума и кошмарят пассажиров. Глупых подростков надо заставить всё отмыть.

Длинный мальчик (May 13 2011, 05:10 AM) писал:

Наивные Читатели, не понимают, чего просят! Всё-то им мало, вечно нада ещё ужоса, и побольше, побольше! Теперь червяки эти тоже ещё повыползают, повторно, крупными стадами! Рано Джек обрадовался...

Отредактировано: Sondra, 13 Май 2011 - 06:56:10

Правильно, повыползают ,из подвала. Это и есть те "гнусные маленькие форниты" ---

Sondra (May 11 2011, 03:36 AM) писал:

Перевозят их на поезде, налипают на колёса, просачиваются во все щёлочки, кошмарят пассажиров... Негодники, одним словом

как всегда, на самом интересном...
want more!

Sondra (May 14 2011, 07:19 PM) писал:

ended

ога, так и подумалось...
а, да: пролог тоже славненький...

Отредактировано: Sondra, 15 Май 2011 - 01:54:55

По поводу "кладбища конкистадоров". Имхо, тут немножко некорректно:

Цитата

Можно подумать, что это ("что происходит с гробами их родственников, которые они несколько лет назад закопали под землю и украсили мраморными, да гранитными памятниками")те же самые гробы, что и те, на которые наезжают колёсами машинисты. Т.е. жители до сих пор на том же древнем, ушедшем под болото кладбище хоронят, что ли, как на кладбище домашних животных. Долго врубалась, что это (скорее всего?) отвлечённое сравнение. Поезда же на стары конкистадорские гробы наезжают, а не на "недавние", да? Речь об этом шла?

Отредактировано: Sondra, 16 Май 2011 - 05:25:43

Sondra (May 15 2011, 05:49 AM) писал:

Чтоб поятнее выразиться: с первобытных времён колонизации Америки. С тех пор старые кладбища оседали, а на их месте выстраивались новые могилы, и всё это дело прессовалось-прессовалось... Поэтому тоннель кажется населённым призраками. Так объясняется принцип попаданства. А то все только пишут про попаданцев, но никто не объясняет строение механизма в червоточине, засчёт которого она работает. Червоточина - это Бесплодные Земли, над коорыми нёсся Блейн Моно. Как объяснил Роланд, "так называется место, где ткань реальности истончается до предела". Т.е. дыра в червоточине идентична провалам во времени, как в том бермудском треугольнике, куда попал "лангольерский" Боинг со своими исчезнувшими пассажирами. Вот примерно так.